о своих братьях, но самое основное я все же помнил: Дьюи в свои двадцать один год был старшим, а младший, Джордж, считался слегка психованным. Что, естественно, не помешало их отцу выбрать именно Джорджа кандидатом на пост мэра Шармана. В семье путешественников во времени легко основывать династии: они могут снова и снова выдвигать свою кандидатуру на выборы, пока не добьются цели.

– Джордж! – помахала она.

Услышав знакомый голос, он резко обернулся и смерил Тристу холодным взглядом, словно перед ним стояла всего лишь какая-нибудь избирательница, а не выставленная из дома сестра, которую он не видел три года.

Затем Джордж снова повернулся к нам спиной, и улыбка Тристы поблекла.

Роджер стукнул по ладони кулаком:

– Затеять драку никогда не рано.

– Охотно помогу. – Я обернулся. – Триста, ты как?

– Ничего. Все нормально. И напоминаю, мы приехали сюда повеселиться, а не затевать бои с моим треклятым семейством.

Она потянула нас за руки, но Роджер не сдвинулся с места.

– Что у него за дела с этими копами?

Я вытянул шею. Перед Джорджем прямо на мостовой стоял на коленях пожилой человек. Он предпринимал слабые попытки помешать полицейским рыться в его вещах. Джордж отдал какой-то приказ, но из-за громкой музыки я ничего не расслышал.

Копы подняли дубинки и опустили их на голову старика.

Кто-то вскрикнул, толпа подалась назад, отшатнувшись от старика, повалившегося на землю. На миг у меня перед глазами вспыхнула картинка из прошлого: это я валяюсь на земле, а святые отцы перетряхивают мои вещи в поисках запрещенных книг, которые я раздобыл в церковном подвале. Их потрепанные страницы были для меня единственным окном в реальный мир. Никто из мальчишек не посмел поднять голос против наших воспитателей. И разве можно их за это упрекнуть? Они ничего не могли поделать. Все мы были бессильны.

Но я уже не тот перепуганный мальчонка.

– Эй! – Я подошел к полицейским, возившимся с фотокамерой. – Ребята, что тут происходит?

– Этот тип снимал, как наши дорогие гости пьют, – прорычал один из копов.

Старик обхватил руками кровоточащую голову.

– Да я тут ничего не снимал! Все фотографии только со свадьбы моей внучки. Это все снимки, что у нее есть, и я ей обещал…

– Заткнись, – невозмутимым тоном велел Джордж. – Или эти добрые люди тебя угомонят.

Полицейский перевернул камеру и постучал по ней.

– Нет нужды ломать хорошую вещь. – Я жестом попросил передать камеру мне. – Точно таким же аппаратом я на Пасху снимал свою семью в церкви. Дайте-ка сюда, я достану катушку с пленкой.

Полицейский заколебался, но я одарил его самой безмятежной улыбкой. Пока они не передумали, взял камеру, покрутил, постучал то тут, то там.

– Ага! Вот она! Сейчас, сейчас… Ой! Уронил!

Катушка с пленкой покатилась по причалу. Старик с криком кинулся за ней, но она нырнула в Атлантический океан.

– Страшно извиняюсь. Простите, сэр. – Я с самым сокрушенным видом вернул старику камеру.

Джордж Хронос схватил меня за ворот:

– Да кто ты вообще такой?

Я улыбнулся во все тридцать два зуба:

– Друг вашей сестры. Помните ее?

Он еще крепче сжал в кулаке ткань моей единственной хорошей рубашки. Вблизи Джордж выглядел лет на десять старше Тристы, хотя родился всего на пару лет раньше нее.

Наконец он отпустил меня, толкнув в грудь:

– А ну проваливай!

– Я тоже был рад познакомиться! – крикнул я через плечо. Триста схватила меня под руку и потащила прочь.

На прощание Роджер поднял средний палец, и мы не спеша удалились.

– Ты и вправду уничтожил фотографии?

– Нет конечно. – Я похлопал друзей по спине. – Надеюсь, вам были не слишком дороги те нелепые портреты, которые мы засняли в Филадельфии.

Триста ухмыльнулась:

– Значит, ты оставил пленку старика в камере?

– Умница, Джеймо. – Роджер взъерошил мне волосы. – Пойдем.

Мы продолжили путь по набережной, петляя между компаниями пляшущих туристов.

Прелестный, прелестный остров Шарман. Я запрокинул голову к обсидиановому небу и полной грудью вдохнул воздух, напоенный магией. Звезды словно завертелись вокруг меня, все быстрее и быстрее. Может быть, кружился весь Шарман. А может, у меня голова шла кругом.

Я сделал еще шаг и…

На меня с разбегу налетела Триста, и мы оба кубарем покатились по земле.

Где-то совсем рядом раздался оглушительный треск. Я обернулся – в лужах янтарной жидкости плавали щепки и осколки расписного фарфора. С корабля сорвался и упал тяжеленный ящик. Туда, где я только что стоял. На то самое место.

Меня бы раздавило в лепешку.

Люди кричали, заслоняясь от летящих обломков. Сквозь толпу, самодовольно ухмыляясь, не спеша удалялся Джордж Хронос.

– Ты цел?

Щепки и осколки покачивались на волнах. Крылья фарфоровых ангелочков. Разбитые. Святые отцы в приюте охотно поведали бы другим мальчишкам, как Бог наказал меня за мои грехи. Смертью от херувимов. И где – на Шармане.

Надо мной склонился Роджер. Я оцепенело кивнул.

– Он жив! – Роджер, артист до мозга костей, воздел руки к небу, и публика зааплодировала.

А Триста побелела как полотно.

– Этот ящик… Он тебя раздавил. Ты погиб.

Погиб?

Она склонилась над водой, и ее стошнило. Мы с Роджером держали ее за плечи. На Шармане даже рвота была красочной.

Роджер уставился на Тристу разинув рот.

– Ты путешествовала?

Еле заметный кивок.

– Это гораздо труднее, когда ты пьяна в стельку. – Она отстранилась от нас, тяжело дыша, привалилась к причальной тумбе.

«Ты погиб».

Я всегда знал, что Триста умеет путешествовать во времени, но ни разу не видел, как она это делает. Она это терпеть не могла. Не любила ощущение головокружения, которое накатывало в момент высадки в прошлом. Злилась, что не может вернуться в настоящее. А больше всего ненавидела цену своей магии: при каждом перемещении в прошлое на любой отрезок времени Хронос сокращал свою жизнь на стократную длину этого отрезка. Старел, покрывался ранними морщинами. Хочешь заново прожить один день – состаришься на сто дней. Вернешься на один год – станешь старше на сто лет, а это мгновенная смерть.

Триста вгляделась в свои дрожащие руки.

– Я выгляжу постаревшей?

– Нет, скорее так, словно всю ночь не спала. – Роджер помог ей подняться. – Насколько далеко ты вернулась?

– Кажется, всего на минуту назад. – Она судорожно вздохнула, лицо все еще было бледным. – Боже мой. Одно неверное движение – и я бы сократила свою жизнь на несколько лет.

Если Триста ради моего спасения заново прожила всего одну минуту, значит, она будет дышать, смеяться, любить на сто минут меньше. Из-за меня.

– Спасибо тебе. – Я обнял Тристу, и впервые в жизни она не стала кривить лицо и закатывать глаза.

– У тебя весь пиджак порван. – Она уткнулась мне в плечо, и голос прозвучал глухо.

– Ну и пусть. Зато меня не раздавило в лепешку.

Роджер поднял разбитого херувимчика и показал нам.

– Узнаёте?

Триста вынырнула из моих объятий и взяла статуэтку. Снизу был нарисован черный бриллиант. Внутри него изящные стрелки часов показывали на девять и двенадцать.

– Компания Дьюи. Это его логотип.

– Мы что, сегодня будем драться с обоими твоими братьями?

– Я видел тут Джорджа. – Я потер виски. – Не знаю, он это сделал или нет, но вид у него был весьма довольный.

– Знал, что мне придется путешествовать. Скотина он, этот Джордж. – Триста провела пальцем по гравированным часам. – Дьюи намного лучше. Он парень неплохой. Даже, наверное, единственный хороший человек в нашей семье.

Роджер окунул палец в темную лужу, образовавшуюся под разбитым ящиком.

– Должно быть, он наливал спиртное в эти статуэтки, чтобы провезти мимо береговых властей.

Триста взяла тросточку и обернулась. К нам уже направлялись полицейские.

– Пора сваливать.

Мы растворились в толпе. Я спросил Тристу:

– Когда ты уходишь в прошлое, что происходит с прежней версией тебя?

Она сдвинула брови:

– Никакой «прежней меня» не существует. Я все та же самая. Просто заменяю саму себя.

– А куда девается старая линия времени? – продолжал я расспрашивать. – Может быть, существует некая альтернативная вселенная, в которой я погиб под ящиком херувимчиков, наполненных выпивкой?

– Терпеть не могу путешествия во времени, – простонал Роджер.

– Откуда мне знать? – ткнула меня в бок Триста. –