– Наклонись и зажми голову между ногами. Я серьезно, Ник. Это поможет. Опусти голову и дыши медленно.

Я делаю так, как он говорит. Сердце бьется быстрее обычного, дыхание тоже учащенное. Надо успокоиться.

Применяю способ управления дыханием, которому научилась в бассейне. Прохладнее от него не становится, но страх погас. Тротуар остановился. Я знаю, что уже не упаду в обморок.

Милтон роется в своем рюкзаке.

– Вот, возьми, – предлагает он. – Холодная. Только что налил из кулера.

Я поднимаю голову. Милтон протягивает мне бутылку с водой. Снаружи она запотела. Откручиваю крышку и делаю большой глоток. Пресная холодная вода освежает лучше всего. Делаю еще несколько больших глотков, чувствуя, как горло и живот наполняются прохладой.

– Лучше? – спрашивает он. Я киваю и возвращаю ему бутылку. – Оставь себе. Тебе нужнее.

Снова припадаю к горлышку, потом закручиваю крышку и вожу бутылкой по лбу и затылку. Вытираю ее о юбку и снова пытаюсь вернуть Милтону, но он пожимает плечами.

– Оставь себе, пожалуйста. Пригодится.

– Спасибо.

Милтон улыбается и протягивает руку, помогая встать. Я не тороплюсь подниматься. Он это замечает, и его улыбка меркнет, он уже собирается убрать руку, когда я протягиваю свою. От бутылки наши ладони стали холодными и влажными. Они соединяются со странным звуком, похожим на громкое детское пуканье. Мы хохочем, потом смущенно замолкаем. Милтон помогает мне встать. Мы быстро расцепляем руки и вытираем их: он о брюки, я – о юбку. Чувствую себя неуклюжей. Не хочу, чтобы он счел меня неблагодарной. Еще, чего доброго, подумает, что вместе с влагой я стираю с ладони и его прикосновение.

– Спасибо, – улыбаюсь я. – Твоя вода меня просто спасла.

– Всегда рад помочь, – отвечает Милтон.

Смотрю на часы. Пять минут четвертого. От моих двадцати минут почти ничего не осталось.

Мы идем рядом. Уже не помню, когда в последний раз так ходили. Наверное, в детстве. Мне немного стыдно. Спрашивается, почему я сторонюсь этого парня? Пусть он зануда и растяпа, но в нем нет ни грубости, ни агрессии. Неплохой, в общем-то, мальчишка.

– Если появятся странные ощущения, остановись.

– Все хорошо. Я и в классе нормально себя чувствовала. Это просто… просто…

– Массовая истерия, – подсказывает он.

– Что?

– Симптомы похожи. Такое бывает в местах большого скопления людей: в школах, в церквях, на фабриках. Стоит кому-нибудь упасть в обморок, и рядом все тоже начинают грохаться. Очень часто этому подвержены девочки-подростки… – Поймав мой угрюмый взгляд, Милтон осекается.

– Ты хочешь сказать, что я истеричка?

– Я этого не говорил. Просто назвал вероятную причину обмороков в твоем классе.

– Значит, я истеричная девчонка-подросток?

– Я тебя ни в чем не обвиняю. Такие явления… Они иногда случаются. Это научный термин. В нем нет ничего оскорбительного. Просто…

– Довольно, Милтон! Я думала, ты воспитанный парень.

– Вроде да.

– Нет. В тебе ни капли тактичности. Ты считаешь меня истеричной девчонкой-подростком!

Мой голос – все пронзительнее. Я действительно веду себя как малолетняя истеричка, но я вошла в раж и не могу остановиться.

– Тебя там не было. Ты не знаешь, как все происходило. Ты вообще ничего не знаешь, Милтон! – Я замолкаю, видя, как понуро опустились его плечи, да и голова тоже. Я его обидела. – Извини, – прошу я. – Давай больше не будем об этом. Спасибо за воду. Она мне помогла, и теперь я прекрасно дойду одна.

Он еще ниже опускает голову.

– Хорошо, – бормочет Милтон. – Пока.

Он останавливается посреди тротуара. Я иду дальше. Такое чувство, будто я сшибла щенка. Он поранился, а я бросаю его истекать кровью. Но вернуться я уже не могу. Мне надо домой.

Дойдя до Мортимер-стрит, я оборачиваюсь. Милтон бредет в двадцати шагах от меня. Заметив мой взгляд, он тут же опускает глаза. Надо мне было все так глупо испортить! Я толкаю калитку и иду по дорожке к дому.

Как обычно, отец открывает мне дверь. Мохнатой серой стрелой вылетает Мисти, лижет мне колени, потом ноги. Пушистый хвост колли так и мелькает в воздухе. Интересно, отец заметил меня из окна? Или ждал, стоя в коридоре? Я так и вижу, как он, подняв меня утром и отвезя в школу, возвращается домой и встает на пост за дверью. Стоит семь часов подряд и ждет.

– Привет, принцесса! Как прошел день?

Не знаю, с чего начать, и просто иду мимо него на кухню. Мисти несется за мной. Я ее любимица и нередко, тайком от родителей, даю ей чего-нибудь вкусненького.

На столе стоит древний отцовский ноутбук. На экране вижу что-то вроде таблицы. Я не всматриваюсь, иду к раковине, чтобы налить себе воды. Достаю стакан, открываю кран и только тогда осознаю заголовок увиденной таблицы – «Утонувшие».

Отец спешно прикрывает крышку ноутбука и не торопится убирать руку.

– Ты мне так и не рассказала про свой день, – быстро говорит он.

Предвидя его реакцию, я все-таки рассказываю и про обмороки, и про путь домой.

– Присядь, Ник. Отдохни. Что-то ты бледная.

– Ты это говоришь только потому, что узнал про обмороки. Но я сознания не теряла. Я прекрасно себя чувствую.

– При такой безумной жаре администрация должна закрыть школу. Это небезопасно для учащихся.

– Пап, я же сказала: со мной все в порядке. Мир не может залечь на бок и ждать, когда пройдет жара.

– Я говорил не об этом.

– Об этом, папочка…

– Нет. Я всего лишь… всего лишь хочу, чтобы ты была в безопасности.

– Папа, сколько можно? Я такой же человек, как и все остальные. Невозможно обезопасить себя на сто процентов. Я не могу всю жизнь проторчать дома, закутавшись в одеяло.

Вдруг вспоминаю свои разговоры с родителями, предшествующие началу занятий по плаванию. Отец находил десятки причин, чтобы я не переступала порог бассейна: от соображений безопасности до лишних расходов в семейном бюджете.

– Прости, папа. Я тебя понимаю.

Он не смотрит мне в глаза, разглядывает свою ладонь, будто заметил на ней что-то интересное.

– Все нормально. Я не буду тебе докучать… Просто ты мне очень дорога.

– Знаю.

У отца такой потерянный вид. Я отставляю стакан, подхожу и крепко его обнимаю.

– Пап, я тебя люблю.

– И я тебя, принцесса.

На жаре не очень-то пообнимаешься. Но мы прижимаемся друг к другу минуту или две, и никто из нас не решается первым разомкнуть руки.

– А мне можно к вам присоединиться?