моя дорогая юная генерал. Просто чудесно. Вы должны выступать на сцене.

Он вразвалку подошел к ним, тучный человек с блестящими синими глазами, веселым круглым лицом и такими светлыми волосами, что они казались почти белыми.

— Однако вас не должна волновать мысль, что все Аюнтамьенто состоит из хэмов. Лично я не хэм, хотя, признаюсь, тот, кто стоит перед вами, имеет с ними кое-что общее.

Прилипала ахнул, узнав его.

— Этот авгур и я старые — я не могу сказать друзья. Знакомые. А вы, я уверен, знаменитая Мята, генерал мятежников. — Незнакомец хихикнул. — Предположительно, вы стремитесь к высшей власти, хотите стать правителем Мята. Мне это нравится! Я — советник Потто. Занавес. Хотите поговорить со мной?

* * *

На одно мимолетное мгновение, почти остановившее его сердце, Шелку показалось, что он видит Гиацинт среди приветствующих его пешеходов. Но не успел он крикнуть носильщикам, как женщина повернула голову и иллюзия рассеялась. Откинувшись обратно на подушки, он сообразил, что уже был готов спрыгнуть с носилок.

«Мне нужны мои очки, — подумал он. — Мои старые добрые очки, которые я никак не могу вернуть обратно. Или новые».

Орев порхнул на его плечо.

— Добр Шелк!

— Безумный Шелк, — сказал он птице. — Сошедший с ума, глупый Шелк. Я принял за нее другую женщину.

— Нет видеть.

— В точности моя мысль. Несколько раз мне снилось, что моя мать жива. Я тебе рассказывал об этом?

Орев свистнул.

— Я верил в это еще минуту или две после пробуждения, и был так счастлив. Нечто подобное и произошло сейчас. — Перегнувшись через правую сторону носилок, он обратился к главе носильщиков: — Не надо идти так быстро. Вы себя загоните.

Мужчина усмехнулся и покачал головой.

Шелк вернулся на место. Скорость только возросла. Нет сомнений, для носильщиков это вопрос чести — когда несешь кальде, надо бежать. Иначе обычные люди, не обладающие привилегией нести носилки кальде, могут подумать, что это самое обыкновенное поручение. Что, конечно, совсем не так; если бы поручение было обыкновенным, тогда и носильщики были бы обыкновенными.

— Я послал на ее поиски двадцать гвардейцев, — сказал он Ореву. — Это недостаточно, поскольку они не нашли ее, но это все, что мы смогли выделить, учитывая Четвертую бригаду, удерживающую северную часть города, и Аюнтамьенто в туннелях.

Услышав о туннелях, Орев несчастливо каркнул.

Несшиеся полным аллюром носилки закачались, вильнули и повернули с Солнечной улицы на Ламповую.

— Музыкальная улица, — сказал Шелк, высунувшись наружу. — Мне кажется, что я ясно выразился. Восточный квартал.

Голова главы носильщиков качнулась, как и раньше.

— Если ее не могут найти двадцать гвардейцев, Орев, то, безусловно, не могу и я; и прошлой ночью я не нашел. Мы не смогли, должен я сказать. Так что нам нужна помощь, и я могу придумать три места — нет, четыре, — где мы можем найти ее. Сегодня мы попытаемся посетить их все. Большая часть пожаров потушена, и на самом деле майтера Мята и Узик сражаются с ними лучше без меня; так что, хотя врач и говорит, что я должен лежать в кровати и мне нельзя уделить даже минуту своим личным делам, я собираюсь потратить на поиски столько часов, сколько необходимо.

Вильнув, как и раньше, носилки повернули на еще более узкую улицу, которую Шелк не узнал.

— Боюсь, что все это — дело рук богов. Я не доверяю им — даже Внешнему, который, кажется, доверяет мне, — но, похоже, сейчас они смеются над нами.

— Найти дев?

Шелку больше не хотелось говорить, но клокочущие эмоции вытолкнули слова наружу:

— Что он хочет от нее! — Пока он говорил, носилки пронеслись мимо лавки, в окне которой стояли цитра и пыльный фагот.

Но Шелк, кальде Вайрона, их не заметил.

* * *

— И это кухня? — Майтера Мята с удивлением огляделась. Таких больших она еще не видела.

— Есть и, э, другие, — рискнул сказать Прилипала. — Все еще целая, а? Точно так же, хм, неосвященная Саблезубой Сфингс.

— Мне она кажется уютной, — заявил Потто. — С одной стороны, здесь есть еда, хотя ваши войска, мой дорогой юный генерал, утащили почти все. Мне нравится еда, хотя я и не могу ее есть. С другой стороны, я хороший хозяин и стремлюсь создать уют для своих гостей, а эту кухню легко обогреть. Взгляните на эту благородную печь и наполненный до краев ящик с дровами. Я, к счастью, не боюсь сквозняков, но вам от них может не поздоровиться. И я решил позаботиться о вашем удобстве. Остальные комнаты прекрасны, но, увы, холодны. А здесь вам будет тепло; более того, я сделаю вам чай и даже суп. — Он хихикнул. — Все солидные добродетели старой няни. Кроме того, здесь много острых ножей, а это всегда воодушевляет меня.

— Вы не можете быть здесь один, — сказала майтера Мята.

Потто усмехнулся:

— А если бы я был, вы бы напали на меня?

— Конечно, нет.

— У вас есть знаменитый азот, данный вам Шелком. Но я не собираюсь обыскивать вас.

— Я оставила его полковнику Бизону. Если бы, после предложения мира, я пришла вооруженная, вы бы имели право убить меня.

— Я в любом случае имею такое право, — сказал ей Потто. Он подобрал полено и переломил его руками. — Законы войны защищают армии и их вспомогательные части. Но у нас не война, а мятеж, бунт, и у бунтовщиков нет права на защиту. Патера знает, что это — чистая правда. Посмотрите на его лицо.

— Я… э… рассчитываю на свою одежду.

— Вы можете. Вы не сражались, так что имеете право. Зато генерал сражалась и его не имеет. Все очень просто.

Никто не ответил, и Потто добавил:

— Что касается одежды, я забыл сказать, что законы применимы только к солдатам и тем членам вспомогательных частей, которые носят мундиры своих городов, например к людям генерала Саба. Но не к вам, мой дорогой генерал. Вывод: пока действует перемирие, я не могу использовать насилие по отношению к вашей армии, зато я могу, если захочу, сломать вам обе ноги и даже свернуть вашу нежную шейку. Садитесь вот за этот маленький уютный столик. Я разведу огонь и поставлю чайник.

Они сели; Прилипала подобрал роскошную мантию, закрывавшую его ноги, а майтера Мята устроилась так, как привыкла сидеть в киновии — изящные руки сложены на коленях, голова опущена.

Потто наполнил дровами топочный ящик одной из плит и ударил по тонкой лучинке. Вспыхнуло пламя, но не на конце, а по всей длине. Потом он бросил лучинку в ящик, который,