В зале наступила мертвая тишина.

Ладно внешность, болезни и не так обгладывают людей. Одежда.

Черная кожаная куртка, плотно обхватывающая те самые груди. Высокие сапоги на каблуках. И главное, штаны.

Ноги девушки были бесстыже одеты в черные кожаные штаны, так плотно облегавшие, что она казалась голой.

Народ замер. В таком виде на люди могла показаться только сумасшедшая.

Или дворянка.

Тут главное – не ошибиться.

Девушка зашагала к стойке, стуча каблуками сапог по доскам пола. И каблуки не широкие, устойчивые, а высокие, тонкие, как гвозди, блестящие сталью.

«Как она на них ходит? – озадачился Якоб. – Это ж все равно как акробат на ходулях на сельской ярмарке…»

Наверное, он слишком задумался и не успел отвести взгляд от сапог. Девушка, проходя мимо, резко повернулась:

– Ты чего на меня уставился? Ноги понравились?

По залу прошелестел облегченный вздох.

Не дворянка.

Если дворянина узнать легко – у него на бедре всегда висит шпага, то с дворянками сложнее. Попробуй отличи, высокородная обедневшая баронесса перед тобой или просто хамоватая крестьянка. Хотя на самом деле очень даже просто.

Дворянка никогда не обращает внимание на простолюдинов.

И уж тем более не станет обращать внимания на какие-то взгляды.

Для настоящей дворянки простолюдины все равно что животные. Многие из них преспокойно переодевались перед слугами, рассуждая: «Вы же не будете стесняться своей собаки или коня? Почему же к слугам нужно относиться, как к людям?»

– Ну? – рявкнула девушка, наклоняясь к Якобу. – Отвечай!

И еще одно. Дворянка не станет кричать, чтобы доказать свой статус. Он ей и так известен и доказательств не требует. Кричит только тот, кто не уверен.

– Понравились ноги? – издевательски спросила девушка, глядя прямо в глаза парню.

Странные глаза. Светло-сиреневые, прозрачные, ясные…

У людей таких не бывает.

– Нет, госпожа. – Якоб наклонил голову.

– Что? Тебе не понравились ноги? Хочешь сказать, у меня они некрасивые?!

– Нет, госпожа.

Остальные крестьяне оживленно шевелились, наблюдая округлые ягодицы девушки. Кто-то из тех, что помоложе, даже, судя по всему, намеревался подойти и познакомиться, чтобы лично убедиться в приятности и упругости выставленных напоказ округлостей. Насиловать, конечно, никто не станет, все-таки трактир и разбойничий притон – не одно и то же, но пригласить за стол, угостить кружкой-другой, невзначай потискать… Она же сама выставляет все напоказ – значит, не против. Не так ли?

Якоб смотрел в стол.

Если что-то выглядит слишком доступным – значит, ты чего-то не знаешь.

Если в незнакомом городе ты обнаружил возле колодца на центральной площади ничем не прикованный и никем не охраняемый ковшик из чистого золота – не торопись с радостными возгласами прятать его за пазуху. Люди здесь не глупее тебя, и раз до сих пор ковшик никто не унес, значит, и тебе не стоит этого делать.

Рыжая бестия выглядит доступной и беззащитной. Но она ведь не появилась на свет в дверях трактира. Раз она смогла добраться сюда, значит, может за себя постоять.

Следовательно, лучше с ней не связываться.

– Понравились?

– Да, госпожа.

– Уже небось слюни потекли?

– Нет, госпожа.

– Что ты заладил «да», «нет». Ты что, тупой?

– Да, госпожа.

– Тупой. – Довольная маленькой победой над крестьянином, рыжая девушка выпрямилась и двинулась к стойке. За ее спиной Якоб одним глотком допил пиво из кружки и вместе с мясом скрылся в дверях коридора, ведущего к его комнате.

От мест, где появились непонятные девушки, чем дальше, тем целее.

– Ух ты… – Якоб осмотрел зал трактира, к утру немного изменившийся.

Вчера он в комнате доел мясо, прислушался к происходящему в зале – было тихо, – помолился и лег спать.

Спал Якоб, как все крестьяне, крепко, поэтому изменения в зале его крайне удивили.

Из всей мебели целой осталась только стойка. Да и та покрылась глубокими царапинами. Все лавки, тяжеленные, из толстых досок, были разломаны, обломки лежали большой грудой у очага. Столы пошли трещинами, от некоторых были оторваны доски столешниц, а где и столешницы целиком. Бледная как полотно служанка подметала осколки посуды, густо усеивавшие пол.

В зале было безлюдно.

– Уважаемая, что случилось? – обратился Якоб к хозяйке.

– Что случилось, что случилось… Ты, сыночек, единственный вчера умный мужчина оказался. Остальные, как задницу этой бесстыжей девки увидали, черное с золотым вместе с красным поперек голубого, так последний разум потеряли, что еще пивом не был залит…

Якоб оказался прав. Рыжая девушка очень даже могла за себя постоять.

Нет, никто не стал бы домогаться ее силой. Но обзывать всех находящихся в зале нехорошими словами только за то, что молодой парнишка ей предложил выпить пива вместе… Вот этого делать не стоило.

Цветастые ругательства в Нассберге были придуманы вовсе не просто так. Стерпеть оскорбления нассбергцы могли бы разве что из уст дворян. И то вовсе не истина, были случаи, когда слишком разоряющемуся дворянину влетали в бок вилы или сапожный нож. Вот и ругались с давних пор нассбергцы цветами: чтобы и свои чувства высказать, и чужих не задеть.

Первым, кто решил наказать рыжую за тот грязный поток, который вылетал из ее ротика, оказался тот самый парень, с которого все и началось. Он протянул руку, чтобы бросить наглую девчонку на колени да отшлепать…

Неуловимое движение – и рука была сломана в двух местах. Завывающий парень упал на колени. Крестьяне вскочили с мест.

В зале завертелась карусель драки.

Не обычной кабацкой драки, которые случаются там, где собирается много пьяных и злых мужчин. Там все просто – все дерутся со всеми. Здесь же все нападали на одну девушку. Пытались нападать.

В центре зала как будто крутился рыжий огонь: девчонка махала руками и ногами с такой скоростью и так ловко, что нападавшие даже не успевали заметить, откуда был нанесен удар. Кулаки, пальцы, острые носки и каблуки сапог – все шло в ход, нанося урон.

Первая волна откатилась, крестьяне тяжело дышали, глядя на неуязвимую девчонку. Та выпрямилась, невозмутимо откинула назад упавшую на глаза прядь:

– Скажите спасибо! Я бы убила вас всех, если бы захотела.

Не увидев на лицах оппонентов ожидаемой благодарности, она зло оскалилась:

– Я вижу, хорошего отношения вы не цените. Ну что ж…