существующими порядками. Он сформировал вокруг себя шайку разбойников, питавших особую ненависть к государственным и церковным устоям и порядкам.

Некоторые более-менее зажиточные крестьяне занимались покупкой, а то и воровством чужих детей. Они привозили их в свои дома, помещали под строгий надзор и кормили-поили их до рекрутского возраста. Уже на излёте «блестящего правления» Елизаветы в 1760 году за этим занятием застали старост тамбовских деревень Введенской и Спасской Герасима Трофимова и Естифея Фёдорова. От этих «ловких» и предприимчивых мужиков не отставали и местные помещики. Они «спасали» от солдатчины свои крепостные души и покупали или воровали чужие. Цены на людей были крайне низкими: так Спасский помещик Рогожин продал темниковской коллежской регистарторше 6 душ «с хоромным их строением и пожитками, скотом и хлебом» всего за 15 рублей. При Екатерине Великой цены повысились: так за здорового парня брали по 30 и более рублей.

От домогательства властей бежали и дворянские недоросли. В 1726 году в Шацкую провинцию была снаряжена экспедиция, которой надлежало ловить этих недорослей. «Урожай» оказался на редкость богатым: из лесных дебрей и непроходимых болот были извлечены десятки «утеклецов», в том числе князь Тенишев. Некоторые недоросли достигали 30-, а то и 50-летнего возраста, и все они были безграмотными.

Жизнь в те времена не стоила и копейки. Одним из прибыльных промыслов были доносы, потому что при подтверждении сведений доносчик получал мзду в виде денежной или вещественной части имущества жертвы доноса. В большинстве своём доносы были лживыми, но люди шли на них сознательно, зная, что их ждёт жестокое наказание. Тамбовский архитектор Фёдор Васильев в 1718 году «сказал за собой ˮслово и делоˮ» и, естественно, попал под пытку. Под кнутом он сознался, что сделал донос «беспамятством и дуростию». За это ему ещё добавили батогов и отпустили. Последний раз в Тамбовской губернии «слово и дело», по сведениям Дубасова, сказали 25 ноября 1762 года.

А поборы с населения, обиды и несправедливость продолжались, как ни в чём не бывало. Только при Екатерине Великой административная деятельность Российской империи начинает упорядочиваться и приобретать более-менее устойчивые и понятные формы. Реформой 1775 года Россия была поделена на 40 наместничеств или губерний. В губернской администрации появились казённая, уголовная и гражданская палаты. Казённая палата состояла исключительно из чиновников, в то время как уголовная и гражданская палаты со временем стали выборными. Екатерина заложила в губернскую реформу важные принципы разделения административной и судебной власти, коллегиальности и совместного участия в административных и судебных делах представителей сословий.

В стране стало заметно больше порядка. Это отмечает и Дубасов, который пишет, что жизнь Тамбовской губернии стала меняться в лучшую сторону только с прибытием туда 4 марта 1786 года губернатора Г.Р.Державина. Но за внешним блеском правления Екатерины Великой, пишет краевед Дубасов, скрывалась всё та же «тёмная, бедная и бесправная жизнь народной массы, слишком дорого платившей за внешний государственный блеск». На практике вышеупомянутые принципы управления выполнялись плохо, и самоуправство и лихоимство наместников и их подчинённых устранено не было. Империя расширялась, не вылезала из войн, и в казне, как всегда, не хватало денег.

В 1760-х годах на всю Шацкую провинцию был один лекарь. На выплату ему годового жалованья в размере 30 рублей 9 копеек деньги собирали со всех провинциальных городов. Обслуживать он должен был 500-тысячное население, разбросанное на тысячи квадратных километров. Поскольку он просто физически был не в состоянии «обслужить» всех, то многие города отказались от его услуг и от выделения денег на его жалованье. Отказывались платить лекарю помещики, ссылаясь на отсутствие у них болезней и на возможность при случае обращаться за медицинской помощью во время своих наездов в Москву. Крестьяне вообще выражали своё отношение к нему резко и откровенно: «к содержанию абтеки, дохтура и лекаря желания не имеем по бедности своей».

В развитие административной реформы Екатерины II в начале 1770-х годов по России прошли церемонии возведения многих населённых пунктов в статус городов. «Московские ведомости» в №69 за 1772 год поместили отчёт об открытии города в Осташково, принадлежавшем Новгородской губернии.

Руководить торжественной церемонией в Осташково 23 июля прибыл новгородский губернатор генерал-поручик Яков Ефимович Сиверс. Объявив – пока неофициально – о высочайшем решении, Сиверс в тот же день утвердил линию городового вала, а 24 июля, «после божественной литургии» прочёл соответствующий указ Её Императорского Величества. После литургии проходили крестный ход вокруг полуострова «на великом числе малых лодок» и вдоль новой линии городового вала, а в 4 часа пополудни в местной церкви «пет был благодарственный молебен». 25 июля «Его Превосходительство господин Губернатор», выслушав желание осташковских обывателей перейти в мещане, привёл их к присяге. По окончании процедуры разбивки на гильдии приступили к выборам городских судей, которые закончились 27 июля. В этот же день Я.Е.Сиверс открыл Осташковскую воеводскую канцелярию и магистрат. В соответствии с заранее заготовленным проектом губернатор объявил также об открытии в Осташковском уезде водных коммуникаций по рекам Явони, Поле и Лозати, а далее по озёрам, которое было призвано обеспечить связь с другими соседними уездами и населёнными пунктами, включая Старую Русу и Новгород.

Яков Ефимович Сиверс (Jakob Johann Graf von Sievers), 1731—1808.

Согласно газете, жители Осташково были безмерно счастливы и благодарны за оказанные высочайшие милости и его превосходительству господину губернатору и, естественно, матушке Екатерине.

А. Болотов3 оставил нам описание того, как в декабре 1777 года открывали Тульское наместничество.

Для такого торжественного случая в Туле собралось практически всё местное дворянство. Общее заседание происходило в красной палате (Кремля? Б.Г.), которая, конечно, не могла вместить всех желающих. Зрелище, как утверждает присутствовавший на нём Болотов, было пышное, торжественное и приятное. У самой передней стены был сооружён императорский трон, на котором стоял портрет императрицы, сделанный во весь рост, а на ступенях трона, под балдахином, стоял наместник Матвей Васильевич Муромцев. Он обратился к присутствовавшим с приветственной речью. По обеим сторонам стояли все его приближённые, губернатор и прочие чиновники, гости из соседних губерний. При первых же словах речи Муромцева все встали и выслушали его до конца стоя.

С окончанием обращения наместника процедура открытия наместничества была завершена, после чего наместник предложил выбрать губернского предводителя. Для придания выборам веса и основательности, были предложены три кандидатуры. Выборную и счётную комиссию представлял губернский прокурор Небольсин. Предпочтение было отдано генералу Д.В.Арсеньеву, но поскольку он сделал отвод, то предводителем стал другой генерал – Юшков4.

На следующий день в красной палате дворянство выбирало уездных предводителей дворянства и членов судебных органов. В течение всех этих праздничных дней наместник делал дворянам угощение, пока не настал день для открытия всех судов, палат управления (казённой, уголовной, гражданской), приказа общественного призрения. Вечером это событие было снова отмечено балом и маскарадом, а также пышным фейерверком. Зал, в котором был бал-маскарад, как-то быстро опустел. Сначала уехал наместник, а за ним потянулись домой уставшие от собраний и праздников дворяне.

Г.Р.Державин оставил нам воспоминания об открытии города Кеми в Олонецкой губернии. Державин пишет о том, как генерал-губернатор Тутолмин в исходе летних месяцев 1775 года, в самую распутицу, приказал ему ехать в город Кемь для его освящения и официального открытия. Кемь лежал в заливе Белого моря неподалёку от Соловецкого монастыря и добраться до него можно было только зимой, «и то только гусем». Поручение было и ненужным, и неисполнимым, но Державин понимал, что если он не поедет, то Тутолмин, сославшись на непослушание, примет все меры к его увольнению с должности.

И Державин поехал. Рискуя жизнью, он то верхом на крестьянских лошадях, то на лодках и челноках по рекам и озёрам, преодолел 1500 км бездорожья, болот и прочих преград, но когда приехал в Кемь, то никого из чиновников или военных из штатной команды в городке, вопреки уверениям Тутолмина, не обнаружил. Убедившись, что церемонию открытия города проводить было не для кого и некем, Гаврила Романович велел сыскать местного священника. Его с большим трудом нашли через два дня на островах – батюшка косил там траву. Губернатор оставил священнику приказ отслужить обедню, а потом молебен с освящением воды, после чего он должен был обойти всё селение, окропить святой