Но и для приюта ее появление оказалось благом. Она понимала в сельском хозяйстве – отец пил, и на плечах Пен лежали заботы о ферме. Она управлялась с садом и полем, возрождала заброшенный хмельник. Пен вместе с товаркой по приюту Каролиной Андерсон решила заняться пивоварением, поддерживая Джо, постоянно нуждавшуюся в деньгах на приют, и результат превзошел самые смелые ожидания.

Нет, трудности еще далеко не позади. Два последних лета погода стояла ужасная и урожай был ничтожный, но они выдержали, и в этом году все выглядело намного, намного лучше. Соплодия хмеля висели почти готовые к уборке.

Она и правда все это бросит?

Да. Бросит. Счастье Гарриет важнее всего. И уйдет Пен не для того, чтобы целыми днями сидеть без дела. У нее будут новые обязанности – жены викария. Пен будет заботиться о Годфри и нуждах его прихожан.

У нее свело живот. Чем меньше она будет думать о нуждах Годфри, тем лучше.

– Ох!

Это опять Верити.

Девочки завладели вниманием Пен. Верити закрыла голову руками, шляпка ее съехала набок.

Гарриет же вознесла над головой псалтырь.

– Только тронь меня еще раз – ударю посильнее! – прозвенел во внезапно наступившей тишине голос Гарриет.

Все прихожане замерли в ожидании грандиозного скандала. Годфри откашлялся.

Оставалось только бежать. Пен схватила Гарриет за руку и, сорвав со скамьи, по проходу потащила за собой.

– Извините меня. Простите. Гарриет нужно на воздух.

– Мама, – сказала Гарриет, когда у них за спиной захлопнулась тяжелая деревянная дверь церкви.

– Не сейчас.

Кто-то из паствы Годфри вполне мог при внезапном приступе любопытства последовать за ними.

Пен стащила Гарриет по ступеням церкви, проволокла по зеленой деревенской улице, через мост… Только на холме, на полпути к усадьбе, девочка вырвала руку и остановилась.

Пен посмотрела в лицо дочери и почувствовала, как сжалось сердце. Непреклонным взглядом, упрямством и горячностью Гарриет напомнила ей Гарри. Пен испытала прилив гордости, любви и тревоги. Подобная уверенность в себе и независимость восхищают в мужчине, особенно в мужчине, получившем графский титул. А деревенской девочке без отца они могут навредить.

– Мама, я не раскаиваюсь, что ударила Верити. Она подлая!

– Гарриет… – Как бы Пен ни была согласна с дочерью, насилие поощрять нельзя. – Верити в приюте новенькая. Ты знаешь, как трудно бывает новеньким.

Глаза Гарриет сузились, а челюсть превратилась в гранит.

– Знаю. Я пыталась с ней поладить, но она все время меня задирает.

В груди Пен снова вспыхнул гнев. Она изо всех сил старалась говорить ровно.

– Я поговорю с миссис Джо…

– Мама, Верити назвала меня ублюдком!

Пен замерла, открыв рот. Затем сердце забилось так сильно, что она испугалась, что оно выскочит из груди.

«Успокойся. Верити не может знать. Литтл-Падлдон – глухая деревенька в Кенте. Никто из нее не ездит в Лондон и не приезжает из Лондона или Дэрроу. Мы в безопасности».

Но Верити с матерью приехали из Лондона. Ее сердце забилось сильнее. Она не могла вздохнуть.

– Мама, я сказала ей, что ты вдова. Что папа погиб, сражаясь с Наполеоном. – Гарриет всхлипнула. – Она надо мной посмеялась. А потом показала на мои волосы и заявила, что это доказывает, что я ублюдок.

«О боже! О боже… Дыши глубже. Ты еще можешь все исправить».

– Если ты о пряди, я говорила тебе, что она появилась после той твоей лихорадки.

Десять лет назад, когда Пен поняла, что в положении, она решила уехать из Дэрроу и никогда туда не возвращаться. Даже согласись выйти за мужчину, выбранного для нее отцом и графом, когда у малютки появится эта седая прядь, станет ясно, кто настоящий отец ребенка.

Или того хуже: все решат, что она спала с Уолтером, а Гарриет сочтут его отродьем, коих в округе и без того хоть пруд пруди.

Однако прядь все не появлялась. Год за годом волосы Гарриет оставались темными. Пен даже начала надеяться, что так будет всегда.

Она почувствовала облегчение и одновременно, как ни странно, легкую грусть. Если быть честной, в глубине души ей хотелось этого зримого напоминания о Гарри.

«Я дразнила его: мол, у него в волосах запутался лунный свет».

А Гарри возмущался и протестовал.

В этом году, вскоре после приезда в Литтл-Падлдон викария Годфри Райта, Гарриет заболела. Когда дочь выздоровела, у нее над виском протянулась тонкая седая прядь. Не очень заметная. Когда она в шляпке или аккуратно расчешет волосы, прядка совершенно не видна. До сегодняшнего дня и сама девочка, и все вокруг верили в придумку Пен о лихорадке.

– Верити говорит по-другому. Она вместе с мамой называет это прядью Грэмов и семейной отметиной графов Дэрроу.

У Пен упало сердце. Конечно, можно сказать, что отец Гарриет из материнской линии семьи. Но этим она только добавит новую ложь к той, что уже наплела. Лучше держаться первоначальной версии.

Ее молчание слишком затянулось. От отца Гарриет унаследовала острый ум и отвагу.

– Это правда?

– Ах! – Пен вдруг почувствовала, что не может больше врать. Наконец миг, о котором она мечтала долгие годы, настал. – Э… – Было очень трудно подобрать слова.

Лицо Гарриет сморщилось, но она взяла себя в руки. Выпрямилась, словно от удара по спине кочергой.

– Ты правда была подстилкой графа? Так говорят Верити и ее мать!

– Нет! Неправда…

– И все, что ты рассказывала мне о моем отце, ложь?

Пен словно ударили по лицу.

– Нет!

О черт. Сколько лжи она нагородила, хотя мужа, погибшего на войне, придумала тетя Маргарет.

Придя в дом тети, Пен была слишком смущена, напугана и опечалена, чтобы возражать. Да и история была недалека от правды – правды сердца Пен.

Она чувствовала себя женой. С самого начала знала, что Гарри никогда на ней не женится – графские сынки на фермерских дочках не женятся, – но это не имело значения. Она любила его так, как может любить лишь наивная семнадцатилетняя девушка, – слепо, страстно, безоглядно. Дерзко.

Пен верила, что Гарри ее любит – так любит всякий уходящий на войну восемнадцатилетний Керубино.

Ни одна жена не волновалась за мужа сильнее, чем она за Гарри, пока он был в Европе. Она боялась увидеть его имя среди погибших.

– Гарриет… – Пен подошла. Коснись она дочери, обними, она сможет ей объяснить.

Но Гарриет увернулась.

Пен неловко опустила руки.

– Я… Все было проще… И никогда не имело значения. – Пен судорожно вцепилась в юбку. – Я бы сказала тебе со временем.