– Я вообще не пью. Это не на пользуинтеллекту. Это не нужно. Но рассказывайте же. Прошу вас.

– Ну, так вот, – сказал я. – Унас в Америке были блестящие мастера. Эдгар По – блестящий мастер. Его рассказыблестящи, великолепно построены – и мертвы. Были у нас и мастера риторики,которым посчастливилось извлечь из биографий других людей или из своихпутешествий кое-какие сведения о вещах всамделишных, о настоящих вещах, окитах, например, но все это вязнет в риторике, точно изюм в плум-пудинге.Бывает, что такие находки существуют сами по себе, без пудинга, тогдаполучается хорошая книга. Таков Мелвилл. Но те, кто восхваляет Мелвилла, любятв нем риторику, а это у него совсем неважно. Такие почитатели вкладывают в егокнигу мистичность, которой там нет.

– Так, – сказал Кандиский. –Понимаю. Но риторика – это плод работы интеллекта, плод его способностиработать. Риторика – это голубые искры, которыми сыплет динамо-машина.

– Да, бывает. Но бывает и так, чтоголубые искры искрами, а что двигает динамо-машина?

– Понятно. Продолжайте.

– Не помню, о чем я говорил.

– Ну, ну! Продолжайте. Не прикидывайтесьдурачком.

– Вам приходилось когда-нибудь вставатьдо рассвета и…

– Каждый день в это время встаю, –сказал он. – Продолжайте.

– Ну, ладно. Были у нас и другиеписатели. Те писали точно колонисты, изгнанные из Старой Англии, котораяникогда не была им родной, в Англию новую, и эту новую Англию они пыталисьздесь создать. Превосходные люди – обладатели узкой, засушенной, безупречноймудрости унитариев. Литераторы, квакеры, не лишенные чувства юмора.

– Кто же это?

– Эмерсон, Готорн, Уиттьер и компания.Все наши классики раннего периода, которые не знали, что новая классика небывает похожа на ей предшествующую. Она может заимствовать у того, что похужеее, у того, что отнюдь не стало классикой. Так поступали все классики.Некоторые писатели только затем и рождаются, чтобы помочь другому написать одну-единственнуюфразу. Но быть производным от предшествовавшей классики или смахивать на нее –нельзя. Кроме того, все эти писатели, о которых я говорю, были джентльменамиили тщились быть джентльменами. Они были в высшей степени благопристойны. Онине употребляли слов, которыми люди всегда пользовались и пользуются в своейречи, слов, которые продолжают жить в языке. В равной мере этих писателей незаподозришь в том, что у них была плоть. Интеллект был, это верно.Добропорядочный, сухонький, беспорочный интеллект. Скучный я завел разговор, новедь вы сами меня об этом просили.

– Продолжайте…

– В те годы был один писатель, которыйсчитается по-настоящему хорошим, – это Генри Topo. Сказать о нем я ничегоне могу, потому что все еще не удосужился прочесть его книги. Но это ровноничего не значит, потому что натуралистов я вообще могу читать только в томслучае, если они придерживаются абсолютной точности и не впадают влитературщину. Натуралистам следует работать в одиночку, а их открытия долженобрабатывать кто-нибудь другой. И писателям следует работать в одиночку.Писатели должны встречаться друг с другом только тогда, когда работа закончена,но даже при этом условии не слишком часто. Иначе они становятся такими же, какте их собратья, которые живут в Нью-Йорке. Это черви для наживки, набитые вбутылку и старающиеся урвать знания и корм от общения друг с другом и сбутылкой. Роль бутылки может играть либо изобразительное искусство, либоэкономика, а то экономика, возведенная в степень религии. Но те, кто попал вбутылку, остаются там на всю жизнь. Вне ее они чувствуют себя одинокими. Аодиночество им не по душе. Они боятся быть одинокими в своих верованиях, и ниодна женщина не полюбит их настолько, чтобы в ней можно было утопить эточувство одиночества, или слить его с ее одиночеством, или испытать с ней то,рядом с чем все остальное кажется незначительным.

– Ну, а как же все-таки Topo?

– Надо вам самому прочитать его.Когда-нибудь, может, и я прочту. «Когда-нибудь» можно сделать почти все, чтохочешь.

– Выпей еще пива, Папа.

– Давай.

– Ну, а про хороших писателей?

– Хорошие писатели – это Генри Джеймс,Стивен Крейн и Марк Твен. Не обязательно в таком порядке. Для хороших писателейникаких рангов не существует.

– Марк Твен юморист. А других я что-то незнаю.

– Вся современная американская литературавышла из одной книги Марка Твена, которая называется «Гекльберри Финн». Еслибудете читать ее, остановитесь на том месте, где негра Джима крадут умальчиков. Это и есть настоящий конец. Все остальное – чистейшее шарлатанство.Но лучшей книги у нас нет. Из нее вышла вся американская литература. До«Гекльберри Финна» ничего не было. И ничего равноценного с тех пор тоже непоявлялось.

– А те, другие?

– У Крейна есть два замечательныхрассказа: «Шлюпка» и «Голубой отель». «Голубой отель» лучше.

– А что с ним было потом?

– Он умер. И это не удивительно, потомучто он умирал с самого начала.

– А остальные двое?

– Те дожили до преклонного возраста, номудрости у них с годами не прибавилось. Не знаю, чего им, собственно, нехватало. Ведь мы делаем из наших писателей невесть что.

– Не понимаю.