— Почему?

— Те, кто внизу, мечтают подняться наверх, а те, кто наверху, хотят там остаться, так что рано или поздно наступит момент, когда они схватятся и попытаются уничтожить друг друга.

— Так потому-то и надо решать проблему, пока дело не дошло до драки.

— Как же ее решить? Поднять всех наверх? Или опустить вниз?

— Надо найти точку равновесия между классами.

— И где же эта точка? Посередине между теми, кто внизу, и теми, кто наверху?

— Примерно так.

— И верхние прямо так и согласятся опуститься? А нижние остановятся на полпути, не стараясь подняться выше?

— Если люди найдут правильный способ решения этой проблемы, то да. Ты так не думаешь?

— Нет, не думаю. Классовая борьба — это не игра в карты. Это борьба до последней капли крови.

— Так говорит Паскуале, — заметила я.

— Я тоже так считаю, — спокойно ответила Лила.

Но подобный прямой обмен мнениями между Лилой и Нино был большой редкостью, чаще они использовали меня в качестве посредника. Лила никогда не обращалась к Нино напрямую, да и он к ней тоже, как будто им мешало смущение. Гораздо комфортней Лила чувствовала себя с немногословным Бруно; несмотря на его подчеркнутую вежливость и упорную манеру называть ее не иначе, как «синьора Карраччи», между ними установились довольно непринужденные отношения. Например, однажды, когда мы все вместе купались и Нино, к моему облегчению, не уплыл чуть ли не за горизонт, Лила попросила не его, а Бруно объяснить ей, как часто надо поднимать из воды голову, чтобы сделать очередной вдох. Бруно с готовностью откликнулся на ее просьбу и устроил наглядный урок. Нино, обиженный, что попросили не его, стал его оттеснять, демонстрируя собственное мастерство и насмехаясь над Бруно, который, по его мнению, все делал неправильно, в том числе потому, что у него были слишком короткие руки. Лила внимательно смотрела за его движениями и тут же старалась их повторить. В результате под конец дня Лила плавала так уверенно, что удостоилась от Бруно звания Эстер Уильямс[7] с Искьи.

Приближались выходные. Чудесным субботним утром, когда мы шли на пляж, обдуваемые прохладным ветерком, несшим аромат пиний, Пинучча вдруг сказала:

— Этот Сарраторе-младший — невыносимый тип.

Я принялась осторожно защищать Нино. Уверенным тоном знающего человека я сказала, что человек, который учится с увлечением, испытывает потребность делиться с окружающими всем, что кажется ему интересным, и именно так и поступает Нино. Лилу мои слова не убедили и она произнесла фразу, которую я не могла не счесть оскорбительной:

— Если убрать у Нино из головы то, что он вычитал в книгах, там вообще ничего не останется.

— Неправда, — возмутилась я. — Я лучше его знаю. У него масса прекрасных качеств.

Как ни странно, Пинучча меня поддержала. Наверное, Лилу это задело, потому что она тут же добавила, что мы неправильно ее поняли — или это она неудачно выразилась? Ей жаль, что ее слова прозвучали слишком резко, потому что она имела в виду совсем другое. Нино, полагала она, считает, что внимания заслуживают только вопросы всеобщей важности, и, дай ему волю, он посвятит их обдумыванию всю жизнь, отмахиваясь от пустяков, которые занимают нас, — денег, домашних хлопот, забот о муже и детях.

Но и в этой версии мне ее слова не понравились. Что она хотела сказать? Что для Нино чувства отдельных людей ничего не значат и он намерен прожить жизнь без любви, не вступая в брак и не заводя детей?

— Ты же знаешь, что у него есть девушка, к которой он очень привязан. Они каждую неделю переписываются, — через силу выговорила я.

— А у Бруно нет девушки, — вдруг вмешалась Пинучча. — Он ищет идеальную женщину. Как только найдет, сразу женится и заведет кучу детей. — И тут же, без перехода, добавила: — Как быстро неделя пролетела.

— Ты что, не рада? К тебе же муж приедет, — съехидничала я.

— Конечно рада, — возмущенно воскликнула Пинучча. Кто посмел предположить, что ее огорчает приезд Рино?

— А ты рада? — спросила меня Лила.

— Чему? Что к вам приезжают мужья?

— Нет, другому. И ты прекрасно понимаешь чему.

Да, я все понимала, хоть и не хотела в этом признаваться. Она намекала на то, что они все воскресенье проведут со Стефано и Рино, а значит, я смогу встретиться с мальчиками без них; кроме того, если Бруно, как это было на прошлой неделе, будет занят своими делами, мы с Нино останемся вдвоем. Лила была права: я очень на это надеялась. Все последние дни, засыпая, я мечтала об этом воскресенье. Лила с Пинуччей получат свою долю супружеских радостей, но и мне достанется немножко счастья, доступного незамужней очкастой зубриле: хотя бы просто пройтись, держась за руки… А может, меня ждет кое-что и получше.

— Что я должна понимать, Лила? — засмеялась я. — Это вам повезло, вы обе замужем.

День тянулся медленно. Мы с Лилой грелись на солнышке, дожидаясь, когда появятся Нино и Бруно и принесут попить чего-нибудь холодненького. Но тут Пинучча ни с того ни с сего впала в какое-то странное нервозное состояние. То она говорила, что сегодня ребята точно не придут, то негодовала, с какой стати мы сидим и ждем их. Когда они наконец пришли с бутылками прохладительных напитков, она вдруг заявила, что плохо себя чувствует, чтобы уже через несколько минут, не меняя тона, милостиво согласиться пойти за кокосами.

А вот Лила сделала нечто, что мне совсем не понравилось. За всю неделю она ни слова не сказала о книге, которую я ей дала, так что я вообще о ней забыла. Но не успели Пинучча и Бруно скрыться из виду, как она, не дав Нино открыть рта, спросила:

— Ты когда-нибудь был в театре?

— Был, а что?

— Тебе понравилось?

— Ну да.

— А я не была ни разу, но по телевизору видела.

— Это совсем не то.

— Знаю, но это лучше, чем ничего.

Она достала из сумки сборник пьес Беккета и протянула Нино:

— Ты это читал?

Нино посмотрел на обложку и с явным неудовольствием выдавил:

— Нет.

— О, значит, есть хоть что-то, чего ты не читал.

— Ну да.

— Обязательно прочти.

Лила начала рассказывать о книге. К моему удивлению, говорила она очень взвешенно, тщательно подбирая слова и давая нам возможность вообразить себе персонажей пьес, которые в ее прочувствованном описании представали перед нами совершенно живыми. Она сказала, что нам нечего бояться ядерной войны, потому что в книге говорится о мире, существующем уже после такой войны. Она долго распространялась о некой женщине по имени Винни, которая без конца восклицала: «Еще один счастливый день!», и Лила, с пафосом повторяя эти слова — «Еще один счастливый день!», — так волновалась, что у нее начинал дрожать голос, и слушать это было невыносимо, потому что, как объяснила Лила, в жизни Винни, в ее поступках и мыслях не было ничего счастливого — ни в этот день, ни в предшествующие дни. Но еще более сильное впечатление на нее произвел персонаж по имени Дэн Руни. Дэн Руни был слепым, но это его нисколько не огорчало, потому что он считал, что жизнь человека, лишенного зрения, более полна, чем жизнь зрячего; мало того, постепенно он пришел к мысли, что, если бы он еще оглох и онемел, его жизнь стала бы еще лучше, потому что в ней не осталось бы ничего, кроме самой жизни.