Знаешь, Вовка, а вообще мне повезло. Я поработал с такими классными собаками. В питомнике, на площадке, в клинике. А каких собак я видел на охоте в деле! А какие люди учили меня!

– Книгу вам пора писать, Алексей Анатольевич.

– Некогда! Всё делаю вид, что занимаюсь очень важными делами. Знаешь, вот выйду на пенсию и тогда займусь бумагомарательством.

Ляпнул-то я это для красного словца, но жизнь рассудила иначе.

– Леха, он бегает! – Сергей Ставицкий ворвался в ординаторскую с выпученными глазами, протирая запотевшие очки.

– Кто бегает? – я оторвался от телевизора и с интересом посмотрел на Серегу.

– Да Флеш бегает! – Флеш был Серегиным южноафриканским бурбулем, который страдал серьезной двусторонней дисплазией тазобедренных суставов и с трудом передвигался шагом. – Ты что, забыл? Мы же ему стволовые клетки сделали три недели назад! Леха, заработало!

Познакомились мы с Сергеем летом, когда я, переодетый в мечту Остапа Бендера – белые брюки, уже собирался уходить домой после смены. Серега и его сын Ромка привели в клинику Флеша, весь зад которого был залит кровью. Васильич оперировал, и мне ничего не оставалось, кроме как, уворачиваясь то от брызг, то от потоков крови, начать заниматься собакой. Флеш попал под двух среднеазиатов и, можно сказать, отделался легким испугом – ему порвали все вокруг ануса, а заодно и бедра. Сергей размахивал руками, рассказывая, что если бы… Я этих рассказов слышал кучу, что «если бы мой йорк не заигрался с пролетающей мимо бабочкой, то он точно порвал бы того стаффорда[20]». Слово за слово собачий зад был починен, и они ушли. Я обратил тогда внимание, что Флеш идет как-то неуверенно, но решил, что это от боли и от того, что грубо наложенные швы сковывают движение.

Как-то осенью за чаем Васильич сказал мне:

– Алексей Анатольич, слушай, тут Ставицкий заходил с какими-то стволовыми клетками, я сказал, что ты у нас самый умный, что у тебя полтора высших, одна аспирантура и работа в Монреале. Разберись тогда.

Работая в Университете Макгилла, я занимался не стволовыми клетками, а канцероэмбриональным антигеном и его влиянием на рост злокачественных опухолей толстого кишечника человека, но, читая научные статьи, с интересом просматривал все, что мне попадалось про стволовые клетки. Мнения были разные, но результаты впечатляли. В Северной Америке стволовыми клетками уже занимались крупные компании и лаборатории в солидных университетах. Поверить, что из нескольких специальных клеток, взятых в организме, можно вырастить или восстановить поврежденные органы, было просто невозможно, а еще сложнее – это понять.

Ставицкий, будучи кандидатом биологических наук, по образованию вирусологом-иммунологом, а в душе – авантюристом в хорошем смысле этого слова, пришел ко мне со статьями об успехах американской компании VetStem в применении клеток при лечении собак и лошадей. Результаты были удивительными. Для начала нашей работы с чудо-клетками нам надо было достать номер лицензии кого-нибудь из американских или канадских ветеринаров, зайти на сайт компании и пройти трехуровневое онлайн-обучение, чтобы понять механизм работы клеток. Я сразу сказал, что номер не даст никто, уж слишком они дорожат им, так как в нем вся жизнь врача. Тогда было решено идти другим путем. Применив компьютерную хитрость, достали нужный курс и изучили его. Оставалось начать действовать.

Серегин друг владел биотехнологической компанией в Питере. Там и было решено выращивать клетки. Нужен был герой-доброволец. Как настоящий ученый, Серега решил пожертвовать для науки собой, вернее своим кобелем. Он подумал и решил, что Флешу хуже от этого не будет, а вот вдруг лучше… На этом и порешили.

Взять кусочек подкожного жира было несложно, но с чем мы сразу столкнулись, так это с проблемой транспортировки. Ну нельзя у нас в стране переправлять никакой биоматериал никакой почтой. Ставицкий, со свойственным ему умением убеждать и уговаривать, пошел вдоль поезда Москва – Петербург и, строя глазки проводницам, нашел-таки одну, которая оказалась любительницей собак и согласилась передать пробирку. Через пару недель, тоже со связным, готовые клетки приехали в Москву и были введены Флешу в тазобедренные суставы. На этом азарт угас, и все успокоились. И вот через три недели свершилось.

Серега вечером пошел гулять с собакой. Он думал о своем, а кобель, как всегда, плелся где-то далеко сзади, еле передвигая ноги. Впереди залаяли собаки. Эко дело, когда живешь за городом и в каждом втором дворе по животному. Вдруг на лай из-за спины Сергея бодро побежала крупная собака. Он невольно обернулся, чтобы посмотреть, где же Флеш, и только тогда сообразил, что это его собственный кобель только что рысью пробежал мимо него. Серега в течение нескольких дней проводил разные тесты. Все показывало на то, что Флеш начал легко вставать, бодрее ходить и не спеша бегать. Клетки сделали свое дело. Работа закипела, и где-то через год мы имели наработанный материал по применению клеток, который подтверждался документально. В результаты верилось с трудом, но они были.

Мы ездили от врача к врачу с презентацией, выступали на всевозможных конференциях, читали лекции. Все качали головами, цокали языками, соглашались с нами, что это будущее, но внедрять у себя отказывались под любыми предлогами. Один очень уважаемый мною доктор в открытую сказал, что дело стоящее, но мы весь бизнес рушим. Только Миломир Ковач, главный врач конноспортивного комплекса «Новый век», ухватился за идею и с успехом применяет стволовые клетки в своей практике. Дело потихоньку заглохло и перешло в спящий режим, нарушаемый иногда потребностью в клетках пары врачей-конников.

Как-то на очередном Московском международном ветеринарном конгрессе в кулуарных разговорах я посетовал на то, что легче слетать на Луну, чем пропихнуть в практику что-то новое, и кто-то из ветеранов сказал мне:

– Алексей Анатольевич, ты уже десять лет бегал с эндоскопом и над тобой все, кроме Митина, смеялись, зато теперь только ленивый не считает себя эндоскопистом, так что лет через двадцать и стволовые клетки пойдут в дело. Подожди.

Вот десять лет уже жду. Все изменится, как изменилась ветеринария за это время.

Когда в 1985 году я пришел работать на улицу Юннатов, в Москве свирепствовал завезенный во время Олимпиады парвовирусный энтерит. Собаки умирали десятками. Мы не знали, как лечить, а если и догадывались, то ничего под рукой не было. Некоторые врачи лечили просто – отвар ромашки внутрь и в клизму. А котов кастрировали без наркоза, засовывая голову животного в валенок или заворачивая в телогрейку. Такого диагноза, как разрыв передней крестообразной связки, мы просто не слышали, а если бы и слышали, то могли бы только с умным видом рассуждать на эту тему.