– Поскольку это для вас столь важно, – сказал Корчиньский, – то я обещаю отложить пресс-конференцию до завтра. Если вы успеете найти виновных и экстрадировать их в Польшу, что ж, так тому и быть. Таким образом, у вас в распоряжении сутки. Причем совершенно бесплатно, заметьте. Я дарю вам эти двадцать четыре часа, Анатолий. Просто так, даром, из симпатии к вам. Кроме того, по-моему, в небольшой компенсации сейчас нуждаетесь вы, а не я.

Из горла Астафьева вырвался невнятный протестующий звук. Страдая от того, что приходится обращаться к Корчиньскому с новой просьбой, он спросил, возможно ли срочно получить копию фильма.

– Возможно, – ответил Мирослав. – Присылайте кого-нибудь из посольства, хотя… – Выдержав паузу, Корчиньский невинно осведомился: – Неужели у президента России нет фильма, из-за которого ему и его стране грозят крупные неприятности?

Издав смешок, он положил трубку.

– Связь закончена, товарищ президент, – промямлил переводчик. – Он с вами даже не попрощался.

– Как ваша фамилия? – холодно спросил Астафьев, на щеках которого расцветали красные пятна, похожие на следы от пощечин.

– Стрижевский, – назвался переводчик.

– Вы не суфлером в театре работаете, Стрижевский. Ваши реплики здесь никого не интересуют. Зарубите это себе на носу и еще раз прочтите свои должностные обязанности. – Морщась, Астафьев разжал будто судорогой сведенный кулак. – Времени для этого у вас предостаточно. В ближайшие двадцать четыре часа попрошу вас не отлучаться с рабочего места дальше, чем в туалет.

Не дожидаясь реакции переводчика, Астафьев аккуратно положил телефонную трубку. Он не случайно намеревался использовать для переговоров с поляком одного и того же человека. Меньше будет свидетелей унижения президента Российской Федерации.

Застыв в кресле, с руками, раскинутыми на подлокотниках и опущенной головой, Астафьев закрыл глаза и вдруг увидел под сомкнутыми веками картинку из полузабытой детской книжки про Колобка. Подбоченившись, Колобок пел свою песенку про то, как он от деда ушел и как он от бабки ушел, а одураченный медведь внимал ему с разинутым ртом. Первый был маленький, кругленький, нахальный и почему-то напоминал Мирослава Корчиньского. Второй нисколько не походил на российского президента внешне, однако тот увидел в большом глупом медведе себя. Картинка была обидной. Рассердившись пуще прежнего, Астафьев позвонил директору ФСБ, надеясь утешиться какими-нибудь обнадеживающими новостями.

Таковых не было. Катастрофа, приключившаяся 10 апреля, продолжала разрастаться.

Вечером домой Астафьева вез другой водитель.

Расслабленно покачиваясь на заднем сиденье, президент слушал альбом «Мэшин Хед» и старался думать о хорошем.

Например, про то, как тот же альбом той же группы «Дип Перпл» звучал в жалкой ленинградской квартирке на окраине Купчина. Как радовались Астафьевы, перебравшись оттуда в четырехкомнатные хоромы в сталинской семиэтажке на улице Фрунзе. Между прочим, квартира до сих пор числилась за ними. И вообще с этими квартирами была сплошная путаница.

Некоторые газеты, ссылаясь на данные в Едином реестре собственников жилья, утверждали, что в Москве семье президента принадлежат две квартиры: одна в элитном жилом комплексе «Золотые ключи», а вторая – на улице Тихвинской. Первая, площадью 365 квадратных метров, имела четыре спальни, три туалета, кабинет, столовую и громадную гостиную с литыми колоннами из горного хрусталя и мраморными полами. Журналисты, сующие свои носы куда не следует, пронюхали также, что месячная квартплата в этих апартаментах доходит до пяти тысяч долларов.

Прочитав репортаж, Астафьев немедленно созвонился с управляющим делами Владимиром Кожиным, и тот, вызвав к себе репортера «Ведомостей», дал ему пространное интервью, в котором опроверг все приписываемые Анатолию Астафьеву дома и квартиры, заявив, что тот проживает исключительно в официальных резиденциях. Перечисляя их, Кожин забыл упомянуть о недавно возведенном приморском комплексе на полуострове Гамова, как забыл и о существовании других президентских приютов.

А насчитывалось их немало. Один, возведенный на берегу озера Валдай, обошелся государству в 7,7 миллиарда рублей, занимал более тысячи гектаров и имел на своей территории личную церковь, два ресторана и кинозал. Резиденция обычно простаивала без дела. Астафьев редко туда наведывался, предпочитая летний отдых в «Бочаровом Ручье» близ Черного моря. Раньше на этой даче, обнесенной двумя рядами заборов и охраняемой всем Черноморским флотом, проживал сам товарищ Сталин, и обстановка первого этажа сохранилась в прежнем виде. Гостей же приглашали на второй этаж с современной итальянской мебелью или водили по саду, угощая персиками, фейхоа и киви. Поплавать тут можно было в бассейнах с морской и пресной водой, а при желании посетить пляж с пограничными катерами у причалов.

Куда более помпезно выглядел Константиновский дворец в Стрельне под Санкт-Петербургом, реконструкция которого обошлась в двести миллионов долларов, а еще двадцать миллионов ушло на приобретение картин из частных коллекций. Формально Астафьев имел во дворце лишь скромный кабинет, однако сведущие люди поговаривали, что он там отдыхает и даже проводит официальные встречи.

Анатолий Дмитриевич терпеть не мог подобные сплетни. Кому какое дело до того, где он бывает и работает? Что с того, что он ни разу не наведался в карельскую резиденцию «Шуйская Чупа», «съевшую» полтора миллиарда казенных рублей? Кого это колышет? Разве президент обязан ездить туда, куда ему не хочется? Точно так же он не посещал «Волжский утес» на берегу Куйбышевского водохранилища, саратовский «Тантал», «Ангарские хутора» под Иркутском, «Малый исток» в Екатеринбурге или «Сосны» в Красноярском крае. Зато все эти резиденции были готовы к приему высокопоставленных гостей и обеспечивали рабочими местами народ попроще, не имеющий доступа к рычагам власти.

Только в одних «Горках-9», где постоянно обитал Астафьев, насчитывалось семь сотен охранников, не говоря уже об остальной прислуге. На этой подмосковной резиденции было где развернуться. Тут имелась гостиница для VIP-персон, два теннисных корта, два бассейна, долговременное бомбоубежище, два искусственных озера, в одном из которых разводили форель, а в другом – стерлядь.

Выбравшись из «Мерседеса», Анатолий Дмитриевич даже не посмотрел в сторону озер, чтобы не поддаться искушению забросить все дела и отправиться на рыбалку. Шагая по дорожке к крыльцу, он глубоко дышал чистым, напоенным хвойным ароматом воздухом Подмосковья. При этом он не мог отделаться от неприятного ощущения, что за ним наблюдает одновременно несколько пар бдительных глаз, следящих за тем, чтобы ни один волосок не упал с головы российского президента. Один наблюдатель безвылазно торчал на каланче, ради которой близ резиденции была сооружена пожарная станция.

Машинально глянув в ту сторону, Астафьев медленно поднялся по ступеням. До его ушей доносились привычные и милые сердцу звуки: далекое ржание лошадей, плеск детворы в плавательном бассейне, зудение ранних вечерних комаров, мычание коровы, кудахтанье кур, несущих яйца для всей семьи Астафьевых.