Микеланджело ревниво защищал территорию на лесах от посторонних, и, разумеется, уже завершенные фрагменты фрески были недоступны для любопытствующих. Однако Эразм вполне мог быть приглашен наверх, чтобы полюбоваться произведением. Несмотря на то что книги привлекали его больше, чем живопись, их с пути Микеланджело легко могли пересечься, особенно если Эджидио да Витербо действительно был причастен к разработке композиции плафона. Они даже могли быть знакомы и встретиться впервые еще в Болонье, ведь в 1507 году Эразм попал в этот город как раз тогда, когда там работал мастер. Впрочем, ни документальных свидетельств, ни случайных упоминаний об этой встрече не осталось, и не исключено, что эти два великих человека разминулись как в море корабли.

Эразму удалось достичь своей цели: Юлий официально подтвердил, что богослов рожден от «бобыля и вдовы», что, в сущности, являлось правдой, но, понятное дело, не вполне. Этот статус избавлял Эразма от клейма незаконного рождения и давал ему право занимать в Англии церковные должности. Предложение не заставило себя ждать. Его пригласили в Лондон, причем не кто иной, как архиепископ Кентерберийский, выславший пять фунтов на дорожные расходы. Эразм также получил от своего друга, лорда Маунтжоя, увлекательное послание с рассказом о новом короле Англии. Генрих VII скончался в апреле 1509 года, и трон занял его сын, миловидный восемнадцатилетний юноша, известный своим благочестием и образованностью. «Смеются небеса, земля ликует, – писал Маунтжой о новом короле Генрихе VIII, – вокруг все мед и молоко»[275].

И все же Эразм отправился в Англию с величайшей неохотой. «Если бы только мне не пришлось отрывать себя от Рима, – позднее вспоминал он, – я бы так никогда и не собрался уехать. Там наслаждаешься сладостью свободы, богатством библиотек, приятной дружбой с сочинителями и учеными мужами, а также памятниками древности. Почтенные прелаты удостаивали меня своим обществом, так что я не мыслю для себя большей радости, чем могло бы дать возвращение в этот город»[276].

Тем не менее в Риме Эразму понравилось не все. По прибытии в Лондон осенью 1509 года ему понадобилось некоторое время, чтобы поправить здоровье: после утомительной дороги и полной испытаний переправы через Ла-Манш у него прихватило почки. Он уединился в доме своего близкого друга Томаса Мора – кстати, написавшего по случаю коронации Генриха VIII поэму, исполненную радости от приближения золотого века, почти в той же риторике, в какой Эджидио воспел Юлия. Вынужденно оставаясь в четырех стенах, в компании многочисленных детей Мора, Эразм за неделю создал «Похвалу глупости», трактат, который принесет ему славу. В его труде прослеживается куда более язвительный взгляд на жизнь в Риме, чем в одном из более поздних писем, где он будет восхвалять ощущаемую в этом городе «сладость свободы». Автор «Похвалы глупости» – убийственной сатиры, описывающей страны, где царит мздоимство, развращенных и невежественных монахов, жадных кардиналов, высокомерных богословов, проповедников, занимающихся словоблудием, а также нелепых пророков, утверждавших, что они видят будущее, – по крайней мере отчасти держал под прицелом и римскую культуру при Юлии II с его кардиналами.

В отличие от Эджидио, Эразм не верил, что благодаря Юлию вот-вот начнется новый золотой век. Когда летом 1509 года он созерцал сернистые воды озера Аверно, ему, вероятно, казалось более актуальным другое пророчество Кумской сивиллы. «Лишь битвы я вижу, – вещала она Энею и его спутникам в „Энеиде“, – Грозные битвы и Тибр, что от пролитой пенится крови»[277]. Эразм полагал, что при воинственном Юлии начинает сбываться пророчество, сулящее войну и кровопролитие. Среди многих, против кого он выступает в «Похвале глупости», весьма сурово говорится о папах, ведущих войны от имени Церкви. «Ревнуя о Христе, – пишет Эразм, несомненно памятуя покорение Болоньи, – папы огнем и мечом отстаивают „наследие Петрово“ [и] щедро проливают христианскую кровь»[278]. Всего несколько недель прошло после того, как Эразм ступил на берег Англии и написал эти слова, когда христианская кровь во имя папы в самом деле пролилась.

Фронтиспис к немецкому изданию «Изгнания Юлия из Царства Небесного» Эразма Роттердамского

У Юлия снова возникли трения с Венецией. После поражения при Аньяделло венецианцы направили в Рим посла – просить о мире. Но в то же время вероломно обратились за помощью к оттоманскому султану и развязали ожесточенную военную кампанию, захватив Падую и Мантую. Затем их внимание переключилось на Феррару, где правил Альфонсо д’Эсте, командующий папскими войсками и супруг Лукреции Борджиа. И вот на своих галерах, этих гордых символах безграничной военной мощи, в начале декабря 1509 года венецианцы поднялись вверх по реке По.

К этой встрече Альфонсо подготовился. Герцогу Феррары было всего двадцать три, но он считался одним из лучших командующих в Европе, искусным тактиком, артиллерия которого успела прославиться на весь мир. Увлеченный большими орудиями, он велел отлить по особой технологии огромные пушки и выставил их на позиции в расчете на опустошительный эффект. Его самая грозная пушка носила название «Большой дьявол»; это было легендарное артиллерийское орудие, которое, по словам придворного поэта Феррары, Лудовико Ариосто, и правда было как сам черт, «огнем рушащий землю, море и небо»[279].

В 1507 году, приняв командование папскими силами, едва перешагнувший второй десяток лет Альфонсо прогнал семейство Бентивольо из Болоньи оглушительной канонадой. Теперь настала очередь венецианцев отведать смертоносного огня. Разместив пушки на суше и на воде, канониры начали пальбу по венецианскому флоту и разнесли его в щепки: боевые корабли не успели ни открыть ответный огонь, ни отойти. Самая быстрая и впечатляющая победа артиллерии в истории Европы не только положила конец всем надеждам венецианцев на возвращение потерь, но также стала предвестием яростных бурь, вскоре обрушившихся на полуостров.

Эразм предусмотрительно не называл имен, нападая в «Похвале глупости» на воинственных пап. Зато спустя несколько лет он анонимно опубликовал другой трактат, «Изгнание Юлия из Царства Небесного», едкую сатиру, в которой понтифик изображался пьяницей, нечестивцем, содомитом и бахвалом, все мысли которого заняты войной, развратом и личной славой. Язвительно и метко трактуя исторические события, памфлет описывает, как Юлий прибыл к вратам небесным в окровавленных доспехах в сопровождении свиты – «жуткой шайки головорезов, от которой разило запахами борделей, кабаков и пороха»[280]. Святой Петр не позволил ему войти и убедил сначала исповедаться в многочисленных грехах, после чего проклял как «злейшего из тиранов, каких только видел свет, врага Христова и бич церкви»[281]. Впрочем, Юлия это не испугало. Он, как обычно, поклялся выступить против еще более сильного врага и взять Царство Небесное приступом.