Возле тяжёлой двери был пристроен чугунный якорь на неправдоподобно большой цепи.

– Зачем они такие здоровые? – спросил Родион.

– Вот и спроси.

Тонечка нажала латунную пупочку звонка – дверь была заперта – и прислушалась. Подождала и ещё раз нажала. Родион перчаткой отряхивал с якоря снег.

– Зачем ты на штаны метёшь? Мети в сторону!

Тут в замке щёлкнуло, дверь немного подалась, Тонечка потянула её на себя и зашла. Родион следом.

Прямо перед ними оказалось лестница, и холодно здесь было, почти как на улице.

Они поднимались по второму маршу, когда на площадке появился человек.

– Добрый вечер, – сказал он негромко.

– Здрасти, – тяжело дыша от восхождения, проговорила Тонечка, улыбнулась куда-то вверх и добавила: – Лестницы – враг панды.

Кажется, человеку это понравилось, потому что он сделал шаг навстречу.

– Проходите.

С площадки они зашли в небольшое помещение, где стояли несколько книжных шкафов, с правой стороны доска с фотографиями сердитых мужчин, а с левой короткий коридорчик и ещё одна дверь.

– Музей на ремонте, – сообщил человек, пока Тонечка оглядывалась. – Это черный ход.

– А это кто? – вылез мальчишка. – На портретах?

– Все директора нашего завода, начиная с самого первого.

– Чего-то больно много!

Человек вздохнул и представился:

– Григорий Александрович Самгин.

– Антонина Герман, – выпалила Тонечка. – А это Родион. Поздоровайся по-человечески!

Родион болтнулся всем телом, изобразив поклон. Видимо, он считал, что здоровается по-человечески.

– Пройдём в кабинет?

Он пошел через комнаты, зажигая по дороге свет.

Со всех сторон на них смотрели люди со старых фотографий, детали машин, части механизмов, модели катеров и пароходов, даже снятая рубка подводной лодки, на которой белыми буквами было выведено С-13, даже водолазный скафандр с круглым шлемом и латунными заклёпками!.. За стеклом лежали кованые детали, компасы, книги и схемы.

– Я же говорила, что здесь страшно интересно! – втолковывала Тонечка Родиону. Щёки у неё горели, свежая причёска почти расстроилась, и она опять стала прежней, на взгляд Родиона – прекрасной.

– Вы у нас бывали?

– Нет, никогда! Но мне очень хотелось!..

Директорский кабинет располагался слева от самого большого зала, где, судя по всему, были собраны предметы и документы военного времени.

Кабинет оказался не совсем кабинетом – здесь было много витрин с моделями подводных лодок, шкафов, полных книг и переплетённых газетных подборок, несколько картин, очень неплохих, Родион сразу подошёл и уставился.

И письменный стол у директора был знатный: громоздкий, с выпуклыми тумбочками и слоновьими ногами. Стол был покрыт зелёным сукном, на нем масса штучек – чернильный прибор с пресс-папье, бювар бордовой кожи с тиснением, малахитовый стакан для карандашей, искусно выполненная модель парохода «Максим Горький» с золотыми буквами по борту.

– Как здорово! – Тонечка разглядывала модель.

– Он выполнен в точности по эскизам, – поделился директор. – А вообще это стол моего отца. Он был когда-то директором завода «Красное Сормово». Когда на пенсию вышел, стол отдали мне.

Тонечка покрутила головой от восторга.

– Присаживайтесь. – Директор отодвинул перед ней кожаное кресло. – Раздеваться не советую, у нас холодно, батареи перед ремонтом отключили.

– О чём вы хотите со мной поговорить? Нина сказала, вам срочно.

Тут вдруг Тонечка – голова садовая! – сообразила, что говорить при мальчишке она ни о чём не сможет!..

– Можно, Родион пока в том зале макеты посмотрит?

Директор пожал плечами:

– Ну, разумеется, – и пропустил мальчишку в дверь. – Итак?

– Вы знаете Лену Пантелееву? – сразу же бухнула Тонечка. – Она жена Кондрата Ермолаева, а его вы уж точно знаете, потому что дружили с его сестрой Зосей.

Тут она вдруг сообразила, что дала маху не только потому, что притащила Родиона с собой! Она дала просто грандиозного маху! Ведь если этот самый Григорий Самгин знал Зосю и был в неё влюблён, вполне может статься, что Родион – его сын!..

…Щёки у неё запылали ещё больше.

Как вести разговор дальше – она не знала.

Директор музея обошёл свой великолепный стол и сел напротив Тонечки в точно такое же кресло. Теперь они почти касались друг друга коленями, и это очень мешало. Посмотреть ему в лицо она боялась – вдруг окажется, что они с Родионом похожи?..

– Кондрата я знаю, конечно, – проговорил Григорий медленно. – И сестру его… да, знал.

Тонечка перевела дыхание. Она сильно волновалась.

– Почему он вас интересует, этот человек?

Ей не понравилось, что Григорий Самгин назвал Кондрата «этот человек».

– Видите ли, – зачастила она, – Кондрат старый друг моего мужа. Они много лет не виделись. Когда мы приехали, произошло недоразумение, и Лена, его жена, пропала. Мне нужно её найти.

Директор музея опять помолчал. Вообще он говорил медленно, словно обдумывал каждое слово.

– А она зачем вам понадобилась?

– Кондрата задержали по подозрению в убийстве жены, – выпалила Тонечка. Теперь она смотрела ему в лицо, не отрываясь, в надежде что-нибудь там высмотреть. – Но мы с мужем уверены, что никого он не убивал, просто получилась какая-то нелепица!..

Григорий полез в карман пиджака и вынул сигареты.

– Не возражаете?..

Тонечка помотала головой – она не возражает, а можно сказать, приветствует!..

– Я работаю с телевизионщиками, – объяснила она. – А на телевизионном производстве курят все. Некурящие – значит, профнепригодные.

Он улыбнулся.

…Что это Нина сказала, что он «незаметный»! Нет, на красавца из отечественного сериала не тянет, конечно, зато вполне подошёл бы на роль в британском – худой, узкий, длинноносый, светлоглазый. Такими обычно бывают герои-интеллектуалы, в противовес простакам-сержантам! Ездят на «Астон-Мартинах», носят твидовые пиджаки и вельветовые брюки.

Директор музея как раз был облачён именно в твидовый пиджак и именно в вельветовые брюки!.. Вокруг шеи мягкий шарф, на ногах меховые мокасины.

Он закурил и сообщил, что Кондрата не видел лет двадцать, а то и больше, о жене его вообще не слыхал.

…Расследование опять захлебнулось!

Внезапно дверь в кабинет распахнулась – и показалась голова Родиона.

– Там кто-то ходит, – заявил он и показал подбородком, где именно.