Стараясь не шуметь, Тонечка по очереди нажала на ручку каждой. Две были заперты, а третья неожиданно подалась. Тонечка шагнула внутрь и замерла.

Здесь было значительно теплее – от обогревателя, стоящего у стола. Ещё одна дверь вела в смежную комнату, из-под неё пробивалась полоска света.

Тонечка подкралась и очень осторожно заглянула.

И увидела письменный стол, на котором стоял электрический чайник и пара кружек, диванчик со свёрнутым пледом, книжный шкаф под потолок, на стуле навалено какое-то барахло.

Она ретировалась на цыпочках, изо всех сил стараясь ничего не задеть, прошла первую комнату, вернулась в туалет и перевела дыхание.

В этот момент коридор осветился, и директор позвал громко:

– Антонина! Всё в порядке?

– Всё, всё в порядке! – прокричала Тонечка, повернула кран и хлебнула из ладони ледяной воды.

Наспех открыла дверцы стоящего тут же шкафчика, где, по всей видимости, уборщица держала своё хозяйство, заглянула и выскочила из туалета.

– Как же холодно у вас!..

– А это чего такое? – спросил Родион.

У самого выхода стояла непонятная загогулина, а к ней был привешен начищенный медный колокол.

– Это рында, – объяснил директор. – Корабельный колокол. Раньше рынды была средством оповещения и для команды, и для других кораблей, если в тумане ничего не видно.

Тонечка натянула куртку и обмоталась шарфом. Руки у неё тряслись немного – от холода и волнения.

– А это спуск на воду, – директор показал на огромные цветные фотографии. – Вот сам корабль, вот строители, а это – крёстная мама.

– Чья?

Директор улыбнулся.

– Корабля. Когда корабль спускают на воду, его крестят.

– Как?!

– По-настоящему. Разбивают бутылку вина, когда он касается воды. И для этого приглашают женщину, которая и становится крёстной матерью.

– Да ну?!

– Вот тебе и ну, – передразнила его Тонечка. – Бежим, мы с тобой и так задержались!

– А можно мне в рынду бабахнуть?

Тонечка посмотрела на директора.

– Не бабахнуть, а ударить, – поправил тот. – Ударь, конечно.

Родин потянул за канат, колокол отозвался высоким медным голосом, очень громким.

– Я ещё раз, можно?!

И ещё раз ударил.

– У нас примета есть, – рассказал директор. – У того, кто бьёт в эту рынду, исполняются все желания.

У Родиона в последнее время появились несколько желаний, и он страстно хотел, чтобы они исполнились.

Все! Не одно, а чтоб все!..

Рында уж точно поможет, решил он. Не зря он сразу её заприметил!..

Они попрощались и стали спускаться по лестнице.

– Слушай, – заговорил Родион, – у них там картины, я посмотрел. Она очень страшная, называется «Ремонт доменной печи», ты не видела?

Тонечка помотала головой и у самого выхода придержала его за плечо.

– Тихо, – прошептала она мальчишке на ухо. – Делай, что я говорю. Выходи на улицу и как следует хлопни дверью.

Тот вытаращил на неё глаза. Она покивала: да, да.

– Возьми мою сумку. Сразу иди направо, за угол, стой и жди меня. Если не дождёшься, езжай в «Шератон», найди Сашу и скажи, чтобы ехал сюда. Ты понял?

Он смотрел на неё.

– Всё, – отрезала она. – Вперёд!

И подтолкнула его в спину.

Мальчишка явно колебался, но ей было не до разъяснений.

Она дёрнула на себя дверь, которая отделила их друг от друга – Тонечка осталась в музее, а Родион на улице. Замки щёлкнули, закрываясь.

Они немного постояла, прислушиваясь, а потом крадучись стала подниматься по лестнице.

В помещении с рындой и фотографиями директоров «Красного Сормова» было темно – как видно, директор сразу, как только они ушли, выключил свет. Рында отсвечивала в темноте начищенным боком.

Тонечка постояла, прислушиваясь. Ей было страшно и в то же время как-то отчаянно весело.

В ней всё перемешалось: сыщицкий азарт, фантазия сценариста, желание поставить точку в этом деле – или хотя бы восклицательный знак! – страх, холод, беспокойство за Родиона и желание поскорее добраться до дома и ужина!..

Она потрогала подставку рынды, просто так, чтоб не так страшно. Колокол чуть покачнулся, словно кивнул.

Тонечка осторожно вошла в левый коридор, замерла и подкралась к той самой двери, единственной, незапертой.

Там в глубине разговаривали – двое. Слов не разобрать.

Она прислушивалась изо всех сил, но невозможно было понять даже, кому принадлежит второй голос, мужчине или женщине.

Тонечка помедлила, зажмурилась, открыла дверь и вошла в кабинет с обогревателем у стола. Здесь по-прежнему было темно, свет падал из смежной комнаты, где разговаривали.

– А если он её прислал? – говорили приглушённо. – Что тогда?

– Не мог он её прислать! Никто ничего не знает!

– Но она же явилась!

Молчание. Сопение чайника. Бульканье кипятка.

– От него нужно избавиться.

– Как?

– Я не знаю, но он опасен.

– Господи, да он всегда был опасен! Что изменилось?!

– Ты что, не понимаешь?! Она же откуда-то прознала про… меня! Она и про тебя узнает.

– Нет.

– Почему?

Молчание.

– Она мне не понравилась, – признался первый голос. – Она не та, за кого себя выдаёт. Слишком быстро на меня вышла.

– Ты думаешь…

– Я думаю, что она из них. Из этих!..

– Не может быть.

Загрохотал стул – как горный обвал, – зазвучали шаги, всё ближе.

Тонечка ринулась в коридор и заметалась.

Куда?! Куда бежать?! Где прятаться?!

Она пронеслась по коридору и забилась в угол между рындой и стендом с фотографиями.

Сердце металось, как пойманный заяц в мешке.

Человек прошёл в другую сторону, к туалету. Там вспыхнул свет, зашумела вода. Очевидно, человек наливал воду в чайник.

Потом свет погас, дверь хлопнула.

Тонечка ещё немного посидела в углу, прислушиваясь. Отсюда совсем ничего не было слышно.

Очень осторожно, стараясь не оступиться и ничего не задеть, она обошла рынду, выбралась на площадку и стала спускаться.

– Говорю тебе, там кто-то есть! – громко заговорили сверху. – Колокол качается!