Киоко поняла, какую глупость сделала. Да, они обсуждали с Хотэку возможность переделать кимоно для превращений, чтобы не пришлось раздеваться. Вот только как ей объяснить, что превращается она в него, если у самурая Фукуи Хотэку крыльев нет?

– Я… Вот что, Кая. Мне сейчас нужно немного поупражняться… – видя, как у служанки загорелись глаза, она спешно добавила, – в одиночестве. Ты могла бы зайти ко мне через два коку, чтобы снять мерки? Заодно сразу всё увидишь, – она старалась улыбаться не слишком открыто, иначе служанка сразу заподозрит неладное.

Обманывать Каю всегда было трудно. Она по глазам видела все чувства, которые Киоко пыталась скрыть. Была единственной, кто искренне утешал её после смерти матери с братом и после того, как Иоши в очередной раз не оправдывал надежд на любовь. Её не нужно было просить – она видела, что принцесса нуждается в утешении, даже когда Киоко сама не хотела себе в этом признаваться.

– Как скажете, госпожа, – Кая поклонилась и вышла, а Киоко тяжело вздохнула.

– Как-то ты не подумала, – проурчала Норико.

– Не подумала… И что делать?

Норико подошла, села перед ней и тряхнула головой. Кошачьи уши вытянулись, шерсть на них порыжела и удлинилась, образуя на кончиках кисточки.

– Это…

– Беличьи.

Кроме ушей, в Норико ничего не изменилось. Это выглядело ужасно нелепо, но было именно тем, что нужно Киоко.

– Как?

– Я просто меняю нужную часть своего тела.

– Но как? – Киоко не понимала. Она научилась превращаться только потому, что поняла, как делать это через главный источник – сердце. Оно управляет всей ки, и отрастить только крылья не получится…

– Жизненная сила, о которой мы говорили, сложнее, чем просто силовой поток. То, что ты чувствуешь, и то, о чём мы говорили, – это только первая и самая грубая часть того, из чего мы состоим. Ки соли, ки, которая представляет собой тело. Ты наверняка ощущаешь и представляешь её примерно так же, как кровь в себе.

Киоко кивнула. Так и есть. Она чувствовала и видела своим внутренним взором, как текла по телу жизненная сила. Это было похоже на изображения кровеносных сосудов со свитков Акихиро-сэнсэя.

– То, что ты обоняешь запахи чужих ки и даже чувства, – это ки воды. Она тесно переплетена с ки соли.

– Может, это потому, что я наследница Ватацуми? Он ведь морской бог, вода и соль…

– Может, и так, а может, это потому, что ки воды и ки соли – самые простые для наблюдения и управления после ки крови, которая по сути своей и есть жизнь. Её даже обычные люди чувствуют, хотя редко осознают.

– Хорошо. И что мне делать, чтобы превращать только часть тела? Что и как изменять?

– Следующая ки – ки воздуха. Это твоя воля. Её тебе и надо ощутить. Ею ты сможешь воздействовать на отдельные части тела, выбирать, куда и как направить свою силу, где и как преобразовать поток, чтобы изменения остались частичными.

– Норико.

– Что?

– Почему ты мне раньше ничего этого не объясняла?

– Сначала котята ползают вслепую. Ни одно слово не сделало бы для тебя мир ки яснее до тех пор, пока ты не научилась ощущать это на себе.

– И откуда в тебе столько мудрости? Что-то я раньше не замечала.

– Потому что я не пользуюсь сложными словами и изящными выражениями, как у вас здесь принято? Знаешь, вы в Иноси придаёте слишком много значения внешнему, совсем забывая про суть.

Киоко грустно взглянула в окно. В сумерках закрывались на ночь венчики цветов.

– Знаю. – Чем старше она становилась, тем больше её утомляли придворные игры в маски и иносказания. Но грустить об этом было некогда. Да и незачем: с человеком, с которым ей предстоит связать жизнь, она уже разрушила эту изящную, но совершенно ненужную стену красивой лжи. – Хорошо, говори, что нужно делать. Разберёмся с этим до возвращения Каи?

Норико улыбнулась и, приподняв лапу, превратила её в крысиную.

– Всё очень просто, когда знаешь, чего именно хочешь.

* * *

Норико лениво наблюдала, как с Киоко, расправившей огромные чёрные крылья, – с тридцать восьмой попытки принцесса всё-таки поняла, как преобразовать свою ки частично, – снимают мерки. Но мысли её были далеко: за пределами этого дворца, с тем, кто мог оказаться предателем, хотя верить в это не хотелось. Как не хотелось и признавать то, что ей есть какое-то дело до Хотэку. Птиц мог предать Киоко. Мог сказать сёгуну правду. И пусть это мелочь – тот бы и так всё узнал, – всё же Норико переживала. Правильно ли она поступила, что доверилась ему?

Её раздражала мысль о том, что она могла в нём ошибиться. Если это так, она не сможет больше ему доверять, и то, что её это вообще беспокоит, раздражало ещё больше. Обычно Норико не было дела ни до людей, ни до ёкаев. Киоко стала единственной, кто занял её сердце. Она и так долго с этим мирилась, нельзя позволить туда влезть ещё и сомнительному пернатому.

Пока Норико думала, Суми принесла из угла тётин и поставила его перед Каей, чтобы той удобнее было записывать цифры. Служанка бормотала их себе под нос, потому что иначе тут же забывала, и это бормотание с мягким мерцающим светом убаюкивало, растворяя мысли в тумане наступающего сна.

В такие вечера от бакэнэко оставалась только свернувшаяся калачиком кошка, урчащая и засыпающая на постели своей хозяйки. А все важные дела могли подождать до утра.

* * *

Хотэку вышел на рассвете, когда на городе ещё лежала ночная тень, а солнце едва-едва касалось лучами горизонта, дразня жителей мира наступающим днём. Он любил ночную прохладу и безлюдье, но в этот раз было не до прогулки. Пробежав непричёсанные грязные улицы, где совсем скоро снова откроется рынок, он добрался до городских ворот и, обменявшись кратким приветствием с сонным стражником, выбежал навстречу окрестностям Иноси.

Ему нужен был совет, потому что он чувствовал, что не понимает, как поступить и что ещё сделать. Обучать ту, в чьих жилах течёт кровь Ватацуми, – слишком большая ответственность. Он видел, как трудно принцессе принимать свою новую роль и осознавать своё место в мире, но чем ей поможет простой самурай и изгой из ёкаев? Ему нужна была помощь того, кто когда-то показал ему мир принятия любых особенностей. Помощь того, кто знает о замыслах богов больше других живущих в смертном мире.

Хотэку понимал, что ни один человек не сможет помочь Киоко-химэ. И принцесса даже не представляет, как теперь изменится её жизнь. У неё есть Норико. У неё есть он. Но у неё нет настоящего наставника, каким когда-то для него стал Акито.

В четыре года Хотэку нашли в лесу и заставили бороться за свое существование. В восемь лет он выбрал людей и начал новую жизнь в Иноси. Киоко-химэ шестнадцать, она не ребенок. Но ужас от осознания, что старая жизнь ускользает навсегда, что больше ничего не будет как раньше, что прошлое нельзя вернуть и остановить во времени, – всё это было таким болезненным, что и сейчас отзывалось ноющим чувством в груди. Именно поэтому Хотэку был уверен, что понимает, каково юной принцессе терять свою прежнюю уютную жизнь и насколько хуже ей будет, когда придётся сделать шаг в мир сражений, крови и безрассудной отваги. Ей шестнадцать, но вряд ли ей сейчас легче, чем было ему восьмилетнему. Возможно, даже больнее. Её жизнь была гораздо мягче, и жила она ею гораздо дольше. Возможно, ей стократ хуже, чем было малышу Хотэку.

Ши манил его. Дом звал. Акито. Его семья. Его отец. Тот, кто взял на себя ответственность за чужого ребёнка, странного, неправильного, брошенного… Тот, кто помог маленькому ёкаю обрести любовь и самого себя.

И сейчас Хотэку надеялся, что Акито согласится помочь и Киоко-химэ. Он не мог представить, что почувствовала принцесса, когда тот, кто должен её защищать, назвал её чудовищем. Он помнил, как больно быть одиноким,