Изменив себе, даже достал бумагу и ручку и принялся рисовать самые разные варианты развития событий, имевшие один общий знаменатель. В роли преступника в них выступали старые товарищи Даниэльссона. Один, два или даже больше, и это несмотря на то, что он в душе глубоко ненавидел все новые затеи, вроде криминального профилирования, анализа преступления и тому подобного.

Результаты проведенных им допросов Седермана и Гримальди оказались крайне неудовлетворительными. Первый просто-напросто отказался отвечать на вопросы, а второй даже не смог вспомнить, чем занимался. Из-за заболевания, наличие которого практически нельзя было проверить. Во всяком случае, силами самого Альма.

Он переговорил со своим старым коллегой, знавшим Гримальди, и по большому счету получил ухмылки и подмигивания в ответ.

– Я видел его пару недель назад, когда мы с женой зашли перекусить в новую пиццерию в Фресунде, которая, как все говорят, принадлежит ему, пусть это не значится ни в каких бумагах. И он находился в полном здравии.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Альм.

– Он сидел там, держа за руку некую блондинку, и я бы сказал, что она была вдвое младше его, можешь мне поверить.

«Мы строили Швецию, – подумал Альм. – Так ведь вроде назывались старые пни, взрывами пытавшиеся шантажировать правительство в 1997 году? Если люди ухаживают за дамочками в таком возрасте, то они наверняка способны насмерть забить друга, независимо от данных статистики преступлений на сей счет».

Все уравнение усложнило убийство Акофели, отсюда происходила и потребность в бумаге и ручке.

Кто-то из старых корешей Даниэльссона убивает его. Забирает сумку со всеми деньгами. Нельзя даже исключить Ролле Столхаммера с его сомнительным алиби. Целиком и полностью зависящим от свидетеля, который ненавидел его и наверняка запел бы другую песню, стоило ему узнать, к чему его показания привели. Лишь бы избавиться от буйного соседа.

Нельзя было также исключать, что речь шла о двух или большем числе преступников, действовавших сообща. Например, Калле Даниэльссон мог играть роль «черного» банкира для Гримальди. И нарушил какие-то договоренности. И тогда Гримальди и его подельник Седерман навестили его дома, убили и забрали портфель со всеми деньгами.

А как же Акофели?

Предположим, Акофели находит Даниэльссона мертвым. Его старые товарищи, отправившие Калле на тот свет, забыли про портфель. Вспоминают о нем, возвращаются, обнаруживают, что Акофели присвоил его, едут к нему домой, убивают, выбрасывают тело в залив Ульвсундашен.

«Ты смеешься надо мной», – подумал Альм, обращаясь к самому себе. Потом он жирной черной чертой перечеркнул последнюю гипотезу преступления.

Акофели забивает Даниэльссона до смерти и забирает портфель со всеми деньгами. Старые друзья Даниэльссона обнаруживают это, едут домой к Акофели, убивают его, возвращают «бабки» и выбрасывают тело.

«Зачем тогда? – подумал Альм. – Зачем Акофели понадобилось убивать Даниэльссона? И как, боже праведный, старые друзья погибшего узнали, что это сделал разносчик газет? А дело становится все более запутанным», – подумал он, вздохнул глубоко и провел еще одну жирную черную линию на своей бумаге.

Потом он отправился домой к дорогой супруге. Съел жареные бараньи котлеты с чесночным маслом, салатом и печеной картошкой. Поскольку приближались выходные, или, по крайней мере, был четверг, они устроили себе маленький праздник, распив бутылку вина.

Пока его примитивные помощники бегали по Хассестиген и в Ринкебю, как только что обезглавленные курицы, Бекстрём занялся более интеллектуальной деятельностью вместе со своей единственной достойной сотрудницей, доктором физико-математических наук Надей Хегберг. С таким же, как он сам, высококвалифицированным специалистом и выдающимся знатоком русской водки. Ценным напарником в мире, где его окружали исключительно идиоты.

«Пусть она и баба», – подумал Бекстрём.

Когда он вернулся в здание полиции после хорошо сбалансированной и вкусной трапезы, Надя постучала к нему в дверь и спросила, можно ли ей присесть и обсудить содержание карманного ежедневника Даниэльссона. Она принесла с собой оригинал в пластиковом пакете для улик, но в целях экономии времени взамен дала ему пару листов с компьютерными распечатками пометок из него, расставленных в хронологическом порядке.

– Все записи короткие и загадочные по своей сути, – подвела итог Надя. – За период с 1 января этого года вплоть до 14 мая, всего за девятнадцать с половиной недель, он в сумме сделал их сто тридцать одну. В среднем менее одной за день.

– Я слушаю, – сказал Бекстрём. Он отложил в стороны бумаги, которые Надя положила ему на письменный стол, сложил руки на животе и откинулся на спинку стула.

«Ну и башка у этой женщины», – подумал он.

– Первая сделана в первый день нового года во вторник 1 января и гласит, цитирую: «Ужин в мужской компании, Марио». Ранний ужин, судя по всему, поскольку, согласно ежедневнику, он, по-видимому, начался уже в два часа дня.

– Они, наверное, не хотели рисковать, – ухмыльнулся Бекстрём.

– Наверняка. Зачем дожидаться, пока замучит жажда, – согласилась Надя. – Предпоследняя запись датирована тем днем, когда его убили, средой 14 мая. «14:30, банк». Это вообще единственная запись за весь период, касающаяся его визита в банк.

– При мысли о том, какую сумму он забрал, ему не требовалось бегать туда каждый день, – сказал Бекстрём.

– Самая обычная запись, – продолжила Надя, – встречается тридцать семь раз. По большому счету каждую среду и воскресенье в период с января по май он помечал для себя «Солвалла», или «Валла», или «Бега». По моим догадкам это означает одно и то же, а именно – что он посещал ипподром Солвалла ради игры практически каждый раз, когда там проходили заезды. Последняя запись в ежедневнике также датирована днем его смерти. «17:00, Валла». Там также нет ничего, намеченного на следующие дни, недели или месяцы. Похоже, он не привык планировать свою жизнь надолго вперед.

– Никаких других ипподромов, кроме Солваллы?

«Весьма хорошо сходится с тем, что нам уже известно», – констатировал Бекстрём.

– Нет, судя по его пометкам, – покачала головой Надя.

– Ну да, на кой черт тащиться в Егерстру ради старых выигрышных купонов, – сказал Бекстрём.

– Шестьдесят четыре записи самого разного характера. Одно посещение банка, которое я уже упоминала, два визита к врачу, остальное почти исключительно имена его старых друзей. Ролле, Гурра, Йонте, Марио, Половина и так далее. Одно, два или несколько из них за раз. В нескольких случаях в неделю.

– Компания жила насыщенной жизнью, – ухмыльнулся Бекстрём. – У нас есть что-то интересное?

– По-моему, да, – сказала Надя. – Всего речь идет о тридцати записях.

«Да, русская чертовски умна», – подумал он.