Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Берни засунул револьвер тридцать восьмого калибра за пояс, свернул с асфальта и оказался на колее. И вслед за этим его рука ослабила хватку рулевого колеса и потянулась к выключателю радио. Послышалась наша любимая мелодия «Мне тоже больно» с Элмором Джеймсом и его гитарой, затем «Если бы ты была моей» с Билли Холидеем и Роем Элдриджем — его труба всегда задевает меня за живое — и, наконец, «Хонки тонк блюз» с Хэнком Уильямсом. К этому времени Берни распевал во всю силу своих легких, а я ему подвывал. Мы сделали еще поворот, и теперь гора стояла прямо перед нами и приближалась.
Дорога стала подниматься на ближайший горб Дос-Хоробас. Я люблю кататься по горкам — сверху можно посмотреть на то место, где только что был, а затем опять и опять. Иногда мне становится от этого муторно, но не на этот раз. Вскоре дорога выровнялась, сделалась мощеной, стали попадаться машины. Мы въехали в Сан-Ансельмо по узенькой булыжной, сплошь в ямах улице и оказались на площади с фонтаном в середине и белеющими на солнце домами по сторонам.
Остановили машину у старого проржавевшего помоста с уймой цветов в глубине. Ну и запахи — класс! Вышли из авто и направились к уличному кафе у фонтана.
Он производил приятный шум разбрызгиваемой воды. Я потянулся и полакал. Восхитительно! На дне сверкали монеты. Проходивший по другую сторону худой босоногий мальчишка опустил в фонтан руку и достал одну из них. Официант прикрикнул на него, и парень убежал. Официант подошел к нашему столику.
— Сеньор? — Из уголка его губ торчала сигарета, и он выпускал в воздух завитки дыма.
Берни не мог отвести от дыма глаз. Даже его ноздри стали чуть раздуваться, словно он пытался уловить ими дым. Бедняга Берни!
— Кофе, — сказал он.
Официант ушел, а мы остались сидеть на солнце. Вернулся худой мальчишка и выловил еще одну монету. Снова появился официант и снова его прогнал. Официант опустил на столик поднос, на котором стояла чашка кофе и блюдечко с несколькими сигаретами. Берни взял кофе и сигарету:
— Да, пожалуй, и это тоже. — И протянул официанту зеленую купюру.
— За одну сигарету и кофе двадцать песо, — ответил тот. — У вас нет денег помельче?
— Оставьте сдачу себе, — отозвался напарник.
Официант кивнул — очень скупо, всего раз. Берни сунул сигарету в рот, официант достал зажигалку и поднес пламя к ее кончику. На щеках напарника появились ямки, и сигарета засветилась красным огоньком. Мне нравится за этим наблюдать. Если бы я мог курить, то обязательно закурил бы, не мучаясь никакими сомнениями.
Берни выпустил клуб дыма, полез в карман и положил на стол фотографию Даррена Куигли. Официант посмотрел на снимок и отвел глаза.
— Знаете его? — спросил напарник.
Официант также скупо, всего раз качнул головой.
Допрос продолжался — Берни по части допроса большой мастер, и в этом сила нашего детективного агентства. Я тоже вношу свою лепту в общее дело, но об этом как-нибудь в другой раз.
— Но вы его видели?
Официант промолчал, положил зажигалку в карман своего передника и обвел площадь неспешным взглядом.
— Предположим, наш друг с фотографии захотел пропустить стаканчик-другой, но у него не так много денег, — продолжил Берни. — Куда бы он мог податься в Сан-Ансельмо?
Официант показал подбородком в сторону улочки, начинающейся на углу площади.
— «Пулькерия».
— Спасибо.
Официант забрал поднос и, не говоря ни слова, ушел. Снова появился худой мальчишка.
Я и раньше бывал во всяких забегаловках — это составляет часть нашей работы, — но такой дыры, как эта «Пулькерия», видеть не приходилось. Темная, прокуренная, стены в коричневых пятках, к полу при каждом шаге прилипали лапы, плюс к этому запах человеческой мочи сверх всякой меры — если «сверх всякой меры», то, значит, самый сильный, какой мне приходилось нюхать, за исключением того случая, когда прямо перед нами на дороге потерпел аварию грузовик, перевозивший портативные туалеты.
В баре был всего один посетитель — он сгорбился у стойки, обхватив обеими руками стакан, из уголка его губ сочилась слюна. Мы заняли место как можно дальше от него. Появилась барменша — грузная женщина в блузке с большим вырезом, золотые кольца у нее в ушах доставали до плеч.
— Что вы желаете? — спросила она.
— Пиво, пожалуйста, — попросил Берни.
Она откупорила бутылку, сняла с полки стакан и, поставив на стойку, сказала что-то на свой, недоступный моему пониманию, мексиканский манер. Берни положил на стойку зелень. Барменша от этого сразу воспрянула духом. Сказала что-то еще. Напарник ответил, и она от его слов рассмеялась. И не эти ли самые слова заставили ее наклониться вперед, чтобы дать возможность Берни заглянуть за край выреза блузки? Напарник хотел отвести глаза, но не сумел. Я не раз замечал за ним такое. Он поднял бутылку, словно хотел наполнить стакан, но рука застыла в воздухе.
— Салют!
— Салют, — ответила барменша.
Берни выпил, но не из стакана, а прямо из бутылки. Я невольно заметил муху на дне стакана. Такие вещи всегда нервировали моего напарника. В этом отличие между нами. Может, есть и другие, но сейчас не приходят на ум.
— Нравится? — спросила барменша. — Хорошее пиво?
— Да, — ответил Берни. — Очень хорошее. А еще я люблю бурбон.
— Бурбон?
Напарник показал на бутылку на полке за ее спиной. Барменша сняла ее и поставила на стойку.
— «Четыре розы». Хотите?
Берни кивнул. Она налила напиток в низкий стакан. Берни достал еще одну купюру и положил поверх первой.
У барменши заблестели глаза.
— Это слишком много.
— У меня есть друг, у которого были проблемы с «Четырьмя розами».
— Друг?
— Да. — Напарник выложил третью купюру. — Мы пытаемся его найти. Его зовут Даррен Куигли.
Клиент, что сидел в конце стойки, крепче сжал руками стакан, но больше не сделал ни одного движения.
— Он выглядит так. — Берни положил на деньги фотографию Даррена.
Барменша бросила на снимок взгляд и стала поспешно махать перед грудью рукой — сверху-вниз и из стороны в сторону. Я и раньше видел, что люди так делают, но зачем, остается для меня загадкой.
— No sé nada[23].
— Не верю, — ответил Берни.
— No Inglés[24], — сказала она.
Берни что-то спрашивал на мексиканский манер. Барменша качала головой.
— No comprendo[25], — твердила она и в то же время пятилась к шторе из шариков в конце стойки.