молодежи. Надо думать, что 2400 молодых авторов сдвинут нас с мертвой точки. Заинтересовавшись и приглядевшись, мы начнем искать пути помощи поставленным «у последней черты» и чудом спасшимся. Может быть, прежде всего опять-таки к ним придется обратиться за помощью и просить так же просто и искренне, как они написали свои воспоминания, изложить нам условия их теперешней жизни и осветить свои нужды в настоящем. Этот материал был бы очень ценен. Затем, мы не должны скрывать от себя, что с детьми сейчас неблагополучно всюду. Весь уклад жизни больших городов на Западе медленно, но систематически отравляет и засоряет их души. Явления детской беспризорности и порочности приобретают сейчас характер мирового социального бедствия. Дети – самое дорогое и ценное из всего, что у нас осталось. Я бы сказал, что их воспитание – главнейший смысл и оправдание нашего существования на чужбине. Великое счастье, что эти 2400 русские школьники. Школа дает им много, но и все мы должны начать огромную организационную работу, чтобы окружить их вниманием и заботами. В первую очередь необходимо серьезно подумать о круглых сиротах. Их особенно много в школах балканских государств. В какой-то форме придется организовать над ними русский патронаж. Лучше всего, кажется, размещение их в интеллигентные семьи, хотя бы на каникулы. Необходимо теперь же найти наиболее подходящие по местным условиям формы помощи в деле воспитания детей и тем семьям, которым самим эта задача по разным причинам сейчас не под силу. Гнетущее, обессиливающее одиночество, сознание заброшенности у детей, учащихся в школах, где рядом существуют многочисленные русские колонии, – это наша вина.

С жестокостью, озлобленностью борьба труднее. Эти черты нередко питаются настроениями взрослых. Мы теперь привыкли говорить в присутствии детей все, они сами не могут вернуться в круг интересов и тем, нормальных для их возраста. Явление «омоложения» в зарубежной школе, о котором я говорил в другом месте [78], – явление бесспорное, но оно не излечивает ран до конца. Рубцы остаются; их можно разгладить только общим поднятием культурного уровня окружающих детей жизненных условий.

Напряжение всех наших сил к поднятию жизненной годности детей – одна из самых важных задач зарубежной интеллигенции. До сих пор мы ориентировались исключительно на Россию. В основу всей организации школьного дела ставили уверенность в скорой возможности работать на родной земле. Даже больше, как-то молча, даже не сговариваясь, весь строй школьной жизни стремились уложить в старые привычные для нас рамки дореволюционных условий быта. В лучшем случае приспосабливались, и то нехотя, к требованиям местных (чужих) высших учебных заведений. С жизнью не считались. Предоставляли детям и подросткам решать вопрос о возможности для них 12–14-летнего школьного курса (считая и среднюю и высшую школу) самостоятельно. Отсюда ряд тяжелых драм и разочарований. Одиночки уходят сами из школы, без посторонней помощи на свой страх и риск, начиная жизненную борьбу. Таким, по личному или семейному положению вынужденным прервать образование и заняться поисками хлеба, до сих пор мы руки помощи не протянули.

Наконец, острый момент окончания курса средней школы, особенно у девушек. Ведь высшее образование всем абитуриентам доступно только в Чехии. Средняя же школа всюду организована так, что предполагает непосредственный переход своих воспитанников в аудитории университетов и технических школ. Более подробно об этом говорить не могу, это уже касается будущего наших авторов. Вернемся к их настоящему. По самому характеру темы авторы только мельком могли коснуться своего теперешнего положения. Особенно скромны девочки. Все же фразы: «я учусь, а дома помогаю маме», «я стираю белье, мою пол, убираю комнату», «учусь и работаю», «папа не устроился, нам плохо» и т. п. – довольно часты. На эти факты также школа не обращает внимания, она требует от своих воспитанников напряжения всех сил, использования всего времени. Это также вредит детям и тяжело отзывается на их психике.

Огромное большинство школ, в которых учатся наши авторы, смешанного типа: мальчики и девочки учатся вместе и по одной программе. Как общее явление это, кажется, не может сейчас встречать возражений, но в последние годы средней школы, казалось бы, девочки должны были бы получать большую жизненную подготовку, чем они имеют сейчас. Общеизвестный факт перехода в Сербии прямо с институтской скамьи к фабричному станку – не может не повести к совершенно нежелательным явлениям. Конечно, этими замечаниями не исчерпывается огромный вопрос о приспособлении беженской школы к жизни, о котором невольно начинаешь думать, познакомившись с авторами воспоминаний. Это только беглые замечания. Тема требует особой специальной разработки. Хотелось бы, чтобы ее не откладывали в долгий ящик. Правда, поставленные у последней черты дети в массе уцелели. Но это не лишает срочности и важности отмеченных выше вопросов.

Можно и должно отнестись к нашим авторам с уважением, нельзя закрывать глаз на действительность и успокоиться на мысли, что все у них сейчас по крайней мере совершенно благополучно. Это неверно. Кое-кто даже в разбираемых спешных, в огромном большинстве незаконченных сочинениях успел наговорить о себе много нехорошего, иногда даже сознаться в совершении преступлений. Таких немного. Но это опять-таки не значит, что мы можем отмахнуться от сложного явления детской порочности. Жизнь каждого русского учебного заведения дает и по этому поводу немало материала для размышлений. Прежде всего для правильного подхода к психологии современной молодежи нужно резко различать два периода: военно-эвакуационный и мирный. В первом «все было позволено». Кражи, грабежи, недозволенное пользование чужим имуществом и другие преступления совершались и взрослыми, и детьми. Последние о них рассказывают охотно и ничуть их не стыдятся. У них законное оправдание: состояние крайней необходимости. В мирной обстановке другое дело – преступления совершаются значительно реже, виновные не пользуются обычно одобрением и расположением своих друзей и сверстников. Беда опять-таки в том, что школа борется и здесь старыми, негодными средствами: опозорением и изгнанием. Между тем сейчас уже прочно утвердился совершенно иной взгляд на совершающих недопустимые с точки зрения нормального общежития поступки детей и подростков. Они не преступники, а трудно поддающиеся воспитательному воздействию, требующие особо внимательного и заботливого отношения. В этой области мы до сих пор как-то ничего не удосужились сделать. Дело здесь не только в том, что изгоняемые и преследуемые быстро опускаются и гибнут. Приходится еще обратить внимание и на то, что каждый такой запущенный и потому опустившийся приносит огромный вред всему русскому делу, озлобляя и восстанавливая против нас местных жителей.

Особенно жестоко и опасно бездействие и попустительство в отношении в чем-либо проявляющих дурные наклонности девочек.

Здесь уже поистине промедление смерти подобно. Педагогический персонал, и в особенности воспитатели и воспитательницы закрытых