обстоятельством, чтобы ее разоблачить. Этим я просто исполнил свой долг.

— У меня больше не было денег. Мне нужно было вернуться во Францию, чтобы оттуда попытаться попасть в Голландию. Я еще раз подчеркиваю, что капитан Ладу в определенном смысле действительно завербовал меня.

Тут возразил Ладу:

— МакЛеод не была завербована. Агент считается завербованным тогда, когда ему дают задание, присваивают номер, средства связи и деньги. МакЛеод получила лишь указание. Так как она все равно ехала в Голландию, она должна была там подождать, пока ее посетит агент нашей разведки. Этот агент, возможно, доставил бы ей дальнейшие инструкции.

— Капитан тогда выразился в куда более позитивном духе, чем сейчас. Неужели вы думаете, что я приняла бы его предложение, если бы он не пообещал мне большего? Он очень точно знал, что я поеду в Бельгию и попытаюсь там войти в контакт с немецким командованием.

Капитан Ладу не отступал ни на дюйм:

— Даже если бы я не знал, в какой степени можно доверять утверждениям МакЛеод, что она действительно сможет внедриться в круги, связанные с немецким верховным командованием, я не мог бы дать ей никаких заданий до того, как наша разведка в Голландии, которой в любом случае пришлось бы ей заняться, не предоставила бы мне подробную информацию о ней.

Это высказывание Ладу было несколько неясным. Потому что он либо был убежден в ее способности заполучить знакомых в немецком командовании и внедриться туда, где она в качестве двойного агента могла бы, возможно, получать полезную для французов информацию, — или же он был уверен, что она не немецкая шпионка. В таком случае он должен был бы ей доверять. Мата Хари прекрасно это поняла. Она вполне логично ответила:

— Я требовала от вас миллион не до, а после того, как я добьюсь успеха. Вы ничем не рисковали.

Ладу повторил свое прежнее, расплывчатое утверждение:

— Нельзя дать задание агенту, заранее не проверив, что он надежен. А МакЛеод всегда казалась мне подозрительной.

— Почему тогда вы не попросили меня выложить мои карты на стол? Вместо этого вы всегда ходили вокруг да около и повторяли, что мне сперва нужно доказать, что я в состоянии сделать, потому я, наконец, решила молчать.

— Во время всех наших разговоров я требовал от вас рассказать мне все, что вы знаете о немецкой организации. Я даже неоднократно спрашивал вас, знаете ли вы «фройляйн» в Антверпене, руководившую из Антверпена шпионажем против Англии и Франции. (Речь идет об Эльсбет (Элизабет) Шрагмюллер, известной как «Фройляйн Доктор» или «Мадмуазель Доктор». — Прим. авт.) Но вы постоянно отвечали мне, что не знаете ее.

— Я ничего не сказала вам о моих планах, потому что вы не хотели мне платить. Как только дело дошло бы до оплаты, у меня бы уже не было причины скрывать перед вами мою большую тайну.

— Но если вы, как утверждаете, так любите Францию, то вам следовало бы все-таки рассказать мне все.

— Что бы вы ни говорили, несомненно одно — я никогда не выполняла задания Крамера.

В этом месте Бушардон прервал их словесную дуэль одним из тех ошеломляющих утверждений, которые порой высказывались им на допросах:

— Что касается этого момента, то я должен указать вам на то, что по нашим законам само поддержание подобного рода контактов с врагом является столь же тяжким преступлением, как и фактическая передача информации противнику.

Тут Мата Хари взорвалась:

— Тогда ваш закон ужасен! Если бы я знала об этом, я никогда бы сюда не вернулась. Я никогда не собиралась добывать для немцев какие-либо сведения. Капитан Ладу в январе три раза не пожелал со мной встретиться, когда я приходила к нему на бульвар Сен-Жермен, чтобы рассказать ему обо всем.

Ладу обратился к Бушардону:

— В то время я не мог принять МакЛеод, потому что я уже знал, что она служит немцам. Теперь дело было за военными властями, которым следовало ее допросить. Когда МакЛеод поехала на Аустерлицкий вокзал, чтобы увидеть полковника Данвиня, он тоже уже знал обо всем, что стало нам известно из перехваченных немецких радиограмм. Потому и он отвечал обвиняемой только общими фразами, когда та обратилась к нему с вопросами.

Бушардон поинтересовался, почему Ладу предоставил Мате Хари выбор, возвращаться ли ей домой в Голландию через Германию или через Испанию.

— Потому что я хотел выяснить, не скрывает ли МакЛеод что-то от меня. По причинам, которые мне не известны, она предпочла Испанию.

Но Ладу добавил, что дорогу через Испанию предпочитают почти все, кто едет из Франции в Голландию. Эта поездка удобнее и не требует частых перегрузок багажа. По крайней мере, в этом вопросе Мата Хари согласилась со своим визави. Она указала, в частности, на то, что она предпочла ехать через Испанию и потому, что по уже названным ею причинам поездка через Германию казалась ей не особенно удобной.

До завершения допроса в этот день Ладу и Мата Хари нашли еще один пункт для взаимного согласия. Мата Хари сказала, что хочет еще раз подчеркнуть, что капитан Ладу пообещал ей миллион, если она достанет ему планы немецкого генерального штаба.

— Это верно, — сказал Ладу.

— И идея работать на две стороны, для французов и для немцев, тоже исходила от капитана.

23 мая было третьим днем в серии этих жестких допросов, которым Бушардон подверг свою жертву. У него теперь не было сомнений в ее виновности. «Дело было уже совершенно ясным», — писал он в своей книге. И, исходя из этого, Бушардон изменил ход своих допросов. Он больше не спрашивал Мату Хари, что и как произошло. Теперь он сам рассказывал ей об этом. То, что он говорил, и было правдой. Мате Хари ничего не оставалось, как соглашаться.

— Мы хотим попросить вас вспомнить те вопросы, которые задавал вам Крамер или другие немцы, когда вы вернулись из вашей первой поездки во Францию. Конкретно, мы опасаемся, что Крамер был не один. Мы уверены, что вам не придется слишком напрягать свою память. Сразу же вспомните и о данных вами ответах. Двадцать тысяч франков Крамера подтверждают важность этих вопросов и ответов.

— Я повторю еще раз: Крамер дал мне 20 тысяч франков как аванс перед моей поездкой в мае 1916 года. Эти деньги не имели к моей предыдущей поездке никакого отношения. Ту поездку я предприняла только чтобы забрать оставленные мною в Париже вещи — белье, одежду, серебро, аксессуары для скачек и прочее. Возможно, Крамер посчитал нужным заплатить мне деньги потому, что потревожил меня так поздно