заметно свойственней поганцам,

чем людям, терпящим от них.

Поскольку нету худа без добра,

утешить мы всегда себя умеем,

что если не имеем ни хера,

то право на сочувствие имеем.

Где сегодня было пусто

на полях моих житейских,

завтра выросла капуста

из билетов казначейских.

Я спорю искренно и честно,

я чистой истины посредник,

и мне совсем не интересно,

что говорит мой собеседник.

Бегу, куда азарт посвищет,

тайком от совести моей.

поскольку совесть много чище,

если не пользоваться ей.

Я б устроил в окрестностях местных.

если б силами ведал природными,

чтобы несколько тварей известных

были тварями, только подводными.

Наука зря в себе уверена,

ведь как науку ни верти,

а у коня есть путь до мерина,

но нет обратного пути.

Весь день сегодня ради прессы

пустив на чтение запойное,

вдруг ощутил я с интересом,

что проглотил ведро помойное.

Как, Боже, мы похожи на блядей

желанием, вертясь то здесь, то там,

погладить выдающихся людей

по разным выдающимся местам.

Ценю читательские чувства я,

себя всего им подчиняю:

где мысли собственные — грустные,

там я чужие сочиняю.

Не в муках некой мысли неотложной

он вял и еле двигает руками —

скорее в голове его несложной

воюют тараканы с пауками.

А кто орлом себя считает,

презревши мышью суету,

он так заоблачно летает,

что даже гадит на лету.

Я не уверен в божьем чуде

и вижу внуков без прикрас,

поскольку будущие люди

произойдут, увы, от нас.

С народной мудростью в ладу

и мой уверен грустный разум,

что, как ни мой дыру в заду,

она никак не станет глазом.

ЧЕМ Я ГРУСТНЕЙ И ЧЕМ СТАРЕЙ,

ТЕМ И ВИДНЕЙ, ЧТО Я ЕВРЕЙ

Всегда с евреем очень сложно,

поскольку очень очевидно,

что полюбить нас — невозможно,

а уважать — весьма обидно.

Стараюсь евреем себя я вести

на самом высоком пределе:

святое безделье субботы блюсти

стремлюсь я все дни на неделе.

Наш ум погружен в темь и смуту

и всуе мысли не рожает;

еврей умнеет в ту минуту,

когда кому-то возражает.

Не надо мне искать

ни в сагах, ни в былинах

истоки и следы моих корней;

мой предок был еврей и в Риме и

в Афинах,

и был бы даже в Токио еврей.

Все зыбко в умах колыхалось

повсюду, где жил мой народ;

евреи придумали хаос,

анархию, спор и разброд.

Когда бы мой еврейский Бог

был чуть ко мне добрей,

он так легко устроить мог,

чтоб не был я еврей!

Совсем не к лицу мне корона,

Бог царского нрава не дал,

и зад не годится для трона,

но мантию я бы продал.

Умения жить излагал нам науку

знакомый настырный еврей,

и я благодарно пожал ему руку

дверями квартиры своей.

Чтоб речь родную не забыть,

на ней почти не говоря,

интересуюсь я купить

себе большого словаря.

Высветив немыслимые дали

(кажется, хватили даже лишку),

две великих книги мы создали:

Библию и чековую книжку.

С еврейским тайным умыслом слияние

заметно в каждом факте и событии,

и слабое еврейское влияние

пока только на Марсе и Юпитере.

Среди болотных пузырей,

надутых газами гниения,

всегда находится еврей —

венец болотного творения.

Еврея тянет выше, выше,

и кто не полный идиот,

но из него портной не вышел,

то он в ученые идет.

Надеждой душу часто грея,

стремлюсь я форму ей найти;

когда нет денег у еврея,

то греет мысль: они в пути.

Еврей, зажгя субботнюю свечу,

в мечтательную клонится дремоту,

и все еврею в мире по плечу,

поскольку ничего нельзя в субботу.

Напрасно осуждается жестокий

финансовый еврейский хваткий норов:

евреи друг из друга давят соки

похлеще, чем из прочих помидоров.

В соплеменной тесноте

все суются в суету,

чтобы всунуть в суете

всяческую хуету.

Смотрю на волны эмиграции

я озадаченно слегка:

Сальери к нам сюда стремятся

активней моцартов пока.

Когда-то всюду злаки зрели,

славяне строили свой Рим,

и древнерусские евреи

писали летописи им.

Когда Россия дело зла

забрала в собственные руки,