мой дым табачный косит,

а что полезно для здоровья,

мой организм не переносит.

Мне чужд Востока тайный пламень,

и я бы спятил от тоски,

век озирая голый камень

и созерцая лепестки.

Так ли уж совсем и никому?

С истиной сходясь довольно близко,

все-таки я веку своему

нужен был, как уху — зубочистка.

Подлинным по истине томлениям

плотская питательна утеха,

подлинно высоким размышлениям

пьянство и обжорство — не помеха.

Пока прогресс везде ретиво

меняет мир наш постепенно,

подсыпь-ка чуть нам соли в пиво,

чтоб заодно осела пена.

Хоть мыслить вовсе не горазд,

ответил я на тьму вопросов,

поскольку был энтузиаст

и наблюдательный фаллософ.

Поздним утром я вяло встаю,

сразу лень изгоняю без жалости,

но от этого так устаю,

что ложусь, уступая усталости.

На тьму житейских упущений

смотрю и думаю тайком,

что я в одном из воплощений

был местечковым дураком.

По многим я хожу местам,

таская дел житейских кладь,

но я всегда случаюсь там,

где начинают наливать.

Позабыв о душевном копании,

с нами каждый отменно здоров,

потому что целебно в компании

совдыхание винных паров.

Мы так во всех полемиках орем,

как будто кипяток у нас во рту;

настаивать чем тупо на своем,

настаивать разумней на спирту.

Во мне смеркаться стал огонь;

сорвав постылую узду,

теперь я просто старый конь,

пославший на хер борозду.

Сегодня ощутил я горемычно,

как жутко изменяют нас года;

в себя уйдя и свет зажгя привычно,

увидел, что попал я не туда.

Ловил я кайф, легко играя

ту роль, какая выпадала,

за что меня в воротах рая

ждет рослый ангел-вышибала.

Зачем под сень могильных плит

нести мне боль ушедших лет?

Собрав мешок моих обид,

в него я плюну им вослед.

ЛЮБВИ ВСЕ ВОЗРАСТЫ ПОКОРНЫ,

ЕЕ ПОРЫВЫ — РУКОТВОРНЫ

Мы всякой власти бесполезны

и не сильны в карьерных трюках,

поскольку маршальские жезлы

не в рюкзаках у нас, а в брюках.

Не раз и я, в объятьях дев

легко входя во вдохновение,

от наслажденья обалдев.

остановить хотел мгновение.

А возгораясь по ошибке,

я погасал быстрее спички:

то были постные те рыбки.

то слишком шустрые те птички.

Я никак не пойму, отчего

так я к женщинам пагубно слаб;

может быть, из ребра моего

было сделано несколько баб?

Душа смиряет в теле смуты,

бродя подобно пастуху,

а в наши лучшие минуты

душа находится в паху.

Мы когда крутили шуры-муры

с девками такого же запала,

в ужасе шарахались амуры,

луки оставляя где попало.

Пока я сплю, не спит мой друг,

уходит он к одной пастушке,

чтоб навестить пастушкин луг,

покуда спят ее подружки.

Всегда ланиты, перси и уста

описывали страстные поэты,

но столь же восхитительны места,

которые доселе не воспеты.

Из наук, несомненно благих

для юнцов и для старцев согбенных,

безусловно полезней других

география зон эрогенных.

Достану чистые трусы,

надену свежую рубашку,

приглажу щеточкой усы

и навешу свою милашку.

Погрязши в низких наслаждениях.

их аналитик и рапсод,

я достигал в моих падениях

весьма заоблачных высот.

Вот идеал моей идиллии:

вкусивши хмеля благодать

и лежа возле нежной лилии,

шмелей лениво обсуждать.

Я женских слов люблю родник

и женских мыслей хороводы,

поскольку мы умны от книг,

а бабы — прямо от природы.

Без вакханалий, безобразий

и не в урон друзьям-товарищам

мои цветы не сохли в вазе,

а раздавались всем желающим.

Всем дамам нужен макияж

для торжества над мужиками:

мужчина, впавший в охуяж,

берется голыми руками.

Я близок был с одной вдовой,

в любви достигшей совершенства,

и будь супруг ее живой,

он дал бы дуба от блаженства.

Не знаю слаще я мороки

среди морок житейских прочих,

чем брать любовные уроки

у дам, к учительству охочих.

Являют умственную прыть

пускай мужчины-балагуры,

а бабе ум полезней скрыть —

он отвлекает от фигуры.

Даму обольстить не мудрено,

даме очень лестно обольщение,

даму опьяняет, как вино,

дамой этой наше восхищение.

Соблазнам не умея возражать,

я