подобный предмет находился во владении юного Тоса. Перелистайте хоть всю телефонную книгу от А до Z, вы не найдете никого, кому было бы так же опасно доверить эту штуковину, как ему. Вы меня поймете, когда я скажу, что он открыто провозгласил намерение оглоушить ею полицейского Доббса. Так что вырвите эту свинчатку из его когтей во что бы то ни стало. Я не успокоюсь, пока не буду знать, что она уже у вас.

– Очень хорошо, сэр. Я этим займусь, – ответил Дживс, и мы расстались, обменявшись обычными любезностями, он отправился в дом викария, чтобы совершить очередное доброе деяние, а я потопал дальше в противоположном направлении.

Не протопал я и двухсот шагов, как вдруг из приятной задумчивости меня вывело зрелище, от которого кровь застыла в жилах и глаза, точно два небесных тела, покинули свои орбиты. Я увидел, как Гасси выходит из ворот живописного деревенского домика за зеленым палисадничком.

Кингс-Деверил – такая деревня, где живописных домиков пруд пруди, но этот живописный домик отличала от прочих вывеска над дверью в виде королевского герба и надписи: «Полицейский участок». И, не оставляя сомнений в подлинности этой надписи, Гасси Финк-Ноттла – не то чтобы буквально держа одной рукой за шиворот, а другой за сиденье штанов, но почти что так, в силу чего случайный прохожий, естественно, счел бы себя свидетелем ареста, – вел крепкий детина в синей униформе и каске, который не мог быть не кем иным, кроме как полицейским Эрнестом Доббсом собственной персоной.

Глава 21

Так я впервые удостоился чести увидеть своими глазами прославленного стража закона, о котором был наслышан и на которого даже в менее отчаянных обстоятельствах все равно бы остановился поглазеть, – уж очень у него, как у Силверсмита, была внушительная наружность, она привлекала внимание и в какой-то степени леденила душу.

Бессонный хранитель общественного спокойствия в деревне Кингс-Деверил принадлежал к разряду полицейских, скроенных прямолинейно и сшитых узловато. Как будто природа, взявшись его сколачивать, сказала себе: «Не поскуплюсь». И не поскупилась, разве что чуть недодала ему роста. Если не ошибаюсь, чтобы поступить на службу в полицию, требуется рост не ниже пяти футов девяти дюймов без башмаков, а Эрнест Доббс, на мой взгляд, мог бы, пожалуй, пролезть под планкой, но этот небольшой перпендикулярный недобор только придавал его фигуре как бы дополнительную ширину и прочность. Такой человек, стоит ему захотеть, запросто мог бы заменить деревенского кузнеца, – с первого взгляда было видно, что его мускулистые ручищи прочны, как железные прутья. А теперь еще, увеличивая сходство, у него на лбу блестели капли трудового пота. Похоже, он только что пережил серьезное душевное потрясение – глаза горят, усы топорщатся, нос ходит туда-сюда.

– Грр! – промолвил он и сплюнул, ничего не прибавив. Сразу видно, человек немногословен и плюется мастерски.

Гасси, очутившись на открытом пространстве, робко улыбнулся. Он тоже, по-видимому, был охвачен душевным волнением. То же самое и я. Итого – взволнованных трое.

– Всего доброго, констебль, – сказал Гасси.

– Мое почтение, сэр, – кратко ответил тот, возвратился в здание и захлопнул за собой дверь. Я в тот же миг подскочил к Гасси.

– Что все это значит? – спрашиваю я дрожащим голосом. Но тут дверь снова распахивается, появляется Доббс. Он держит в руках совковую лопату, а в лопате – что-то похожее на живых лягушек. Я пригляделся: действительно, лягушки. Доббс размахнулся лопатой, и бессловесные братья наши взлетели в воздух, словно горсть конфетти, попадали на траву и разбрелись по своим делам. Полицейский постоял секунду, уничтожающе глядя на Гасси, еще раз сплюнул все с той же силой и меткостью и ушел, а Гасси снял шляпу и вытер лоб.

– Уйдем отсюда, – попросил он, и только когда мы отдалились от участка на добрых четверть мили, к нему вернулось некое подобие душевного равновесия. Он снял очки, протер стекла, снова водрузил на нос, и видно было, что ему полегчало. Дыхание стало ровнее.

– Это был полицейский Доббс, – пояснил он.

– Я так и догадался.

– По мундиру?

– Д-да. И по каске.

– Понятно, – сказал Гасси. – М-да. Понятно, понятно. М-да. Понятно. М-да.

Создавалось впечатление, что он будет продолжать в том же духе до бесконечности, однако, повторив еще шесть раз «понятно» и семь раз «м-да», он все же сумел остановиться.

– Берти, – обратился он ко мне, – тебе ведь много раз случалось попадать в лапы полиции, верно?

– Не много раз, а всего один.

– Это жуть как неприятно, ты согласен? Вся жизнь встает перед глазами. Эх, выпил бы я сейчас, ей-богу… апельсинового соку!

Я переждал, пока пройдет тошнота, а когда почувствовал себя лучше, спросил:

– А что случилось-то?

– В каком смысле?

– Что ты делал?

– Кто, я?

– Ну да, ты.

– Да просто разбрасывал лягушек, – ответил он и пожал плечами, словно речь шла о самом обычном для английского джентльмена деле.

У меня глаза полезли на лоб.

– Что, что?

– Лягушек разбрасывал. В спальне у полицейского Доббса. Идея викария.

– Викария?

– Ну, то есть он своей проповедью подсказал ее Коротышке, ненароком. Она, бедная девочка, все время размышляла о том, как дурно поступил Доббс по отношению к ее собаке, а викарий вчера как раз говорил про фараона и казни египетские, которые фараон на себя навлек за то, что не отпускал сынов Израиля[36]. Ты, может быть, помнишь тот случай? Слова викария натолкнули Коротышку на интересную мысль. Ей пришло в голову, что казнь лягушками может подействовать на Доббса и он отпустит Сэма Голдуина из плена. Ну, и она попросила меня заглянуть к Доббсу, устроить это дело. Сказала, что ей это будет приятно, а Доббсу полезно и отнимет у меня всего несколько минут. Вообще-то Коротышка считала, что казнь вшами[37] была бы еще действеннее, но она девушка трезвомыслящая и практичная, понимает, что вшей