Он уже был близок к тому, чтобы вызвать к себе секретаршу, когда зазвонил телефон. Он глянул на дисплей определителя номера, но увидел лишь интригующий знак вопроса.

Звонила Женя.

— Пакет получил? — сухо без предисловия спросила.

— Все в порядке.

Она получила деньги. И обещание свое сдержала. Вчера вечером он лично съездил на вокзал, забрал из камеры пакет с вещественными доказательствами. Сам же и уничтожил их — документы сжег, а пистолет утопил.

— Претензии есть?

— Нет. Но память о тебе осталась, — усмехнулся он.

Пленку со скрытой видеокамеры можно было назвать жалким утешением за утерянный миллион. Но на фоне уничтоженного компромата она казалась ярким пятном. Насколько ж хороша была Женя, если даже при плохом качестве изображения, в миссионерской позе она выглядит столь возбуждающе… Устанавливая камеры в доме, Эдик не знал, зачем он это делает. Ведь с миллионом он расставался, сожалея об утрате, но смирившись с ней. Сумел убедить себя, что какое-никакое право на эти деньги она имеет. Ведь она могла унаследовать его вместе с шестью другими, которые хранились на счетах деда. Словом, не предпринял он никаких усилий, чтобы вернуть деньги обратно. А видеокамеры все же установил. О чем сейчас не жалел…

— Оставь ее себе, — отстраненно сказала Женя.

— Ты не поняла. Это видео. Как ты со своим кобелем… В ванной начали, в зале кончили…

— Ты за нами подсматривал? — все с той же индифферентностью в голосе спросила она.

— Не думал, что ты такая шлюха! Ты думаешь, мы квиты? Нет. Эта пленочка мне еще пригодится…

— Ты как был идиотом, так идиотом и остался. Делай с этой пленочкой что хочешь. Я была не одна, я была со своим любимым человеком, и стыдиться мне совершенно нечего…

С каждым словом ее голос твердел, Эдик услышал отзвуки стальных ноток в нем. Плечи опустились сами по себе, по спине пробежал холодок… Не думал он, что какая-то баба может произвести на него столь сильное впечатление. Но, видимо, Женя необычная женщина. И стать в ней особенная, и сила…

— Делай с этой пленкой что хочешь, — повторила она. — Но знай, я слежу за тобой, Варшагин.

Она положила трубку. Эдик завороженно вскинул голову, глянул на люстру, как будто Женя могла сидеть там и следить за ним. И ведь на какое-то мгновение он увидел ее лицо. Это была галлюцинация, и оттого ему сделалось дурно.

Варшагин узнал, откуда был звонок. Афины, Греция. Далеко Женя, за границей. Возможно, в Россию она никогда и не вернется. Но это его не успокоило. Закрыв глаза, на экране мысленного взора он увидел Женю. Она стояла на фоне красных отсветов гигантского пожара и грозила ему пальцем. Это было невыносимо. Рука сама потянулась к бутылке…

Бум!!! Бум!! Бум!.. Бум… Бу-ум… Все глуше звуки, все тише. Страшные звуки. Комья сырого суглинка уже не бьются о деревянную крышку, они падают на земляной покров над гробом…

Гена в ужасе заорал, толкнул руками крышку гроба над головой. Бесполезно. Попытался развалить деревянный ящик ногами, все тот же результат. Ни влево, ни вправо, ни вверх, ни вниз. Везде могильная твердь, везде смерть. И воздуха совсем уже нет… А жить-то как охота. И никому там наверху невдомек, что покойник ожил. Или догадываются, но не хотят помочь…

— А-а! Спасите!!! Помогите!!!

Кто-то щелкнул выключателем, через щели в гроб влился свет… Какие здесь могут быть щели? Земля вокруг!..

— Гена! Гена!

И кто-то трясет его за ногу.

— Твою мать!

Только сейчас до него дошло, что это был всего лишь сон. Через похмельную муть в голове дошло. Жив он, и не в гробу находится, а под столом в своем рабочем кабинете… И за ногу его трясет субретка Лика.

Да, да, вчера ночью он пришел домой вдрызг пьяный, схватил вышедшую к нему Лику, потащил ее в свой кабинет, усадил на стол… И, похоже, на этом все и закончилось. То ли она дала ему по голове, то ли он сам отключился. А сейчас проснулся в нише под этим самым столом. Не совсем ясно, как он сюда забрался, но даже на похмельную голову нетрудно догадаться, что эта дубовая теснота и вызвала ночной кошмар.

Гена с трудом выбрался из-под стола, попытался встать на ноги, но не удержался. Если бы не Лика, лежать бы ему на полу. Но она поймала его, усадила в кресло. Пришлось потрудиться, чтобы поймать в фокус ее расплывающееся изображение.

Субреткой в прежние времена называли находчивых служанок, которые помогали своим господам в их любовных играх. Лика была молода и очень хороша собой, но Гена уже давно перестал ею интересоваться. Понял, что предки подсунули ему эту красотку в нагрузку к дуплекс-коттеджу в десяти километрах от Москвы. В надежде, что сыну понравится жить в двухэтажной квартире вместе с Ликой; как будто он мог увлечься этой девушкой и перестать шляться по ночным клубам. Двухэтажная квартира площадью двести квадратных метров, роскошная обстановка и чудная домработница… А вдруг сын вкусит прелестей домашней жизни? Ведь добрая, заботливая и к тому же прелестная служанка может стать прообразом жены и семейного быта. Не вышло. В любовную игру Гена с Ликой сыграл, но по кабакам с друзьями ходить не перестал. Веселая жизнь била ключом. Но и Лику гнать от себя он не стал. Девушка она, может, и не самая горячая, но подать себя может. Да и отказывает редко… А если вдруг откажет, можно и по морде съездить. Пара лишних сотен в счет моральной компенсации легко снимет недовольство по этому поводу…

— Я где? — еле ворочая языком, на всякий случай спросил он.

Мало ли что, вдруг он и в самом деле умер. Вместе с Ликой. И теперь на пару с ней находится в приемной у святого Петра.

— Дома.

— Почему под столом?

— Гена, ты сам упал.

Голос у нее певучий, ангельский… А если он в самом деле с ангелом разговаривает?

Гена испуганно встрепенулся, осоловело глянул на девушку.

— Рыкни! — потребовал он.

— Чего?

— А-а, — обессиленно махнул он рукой.

— Тебе плохо?

— Мне плохо? Да нет, мне хрено-ово!

Нутро колыхнулось изнутри, к горлу подступила тошнотная гуща. Сдержаться Гена не смог и превратился в блевотный гейзер…

Проснулся он в своей постели. Простыня свежая, только что из прачечной, сам он в чистом белье и совсем не вонючий. За окнами светло, на часах половина первого пополудни. Голова тяжелая, во рту пустыня Гоби в летнюю жару…

— Лика!

Субретка откликнулась на первый же зов. Реверанс делать не стала, но губы в резиновой улыбке изогнула. Гарная хохлятская дивчина — черны волосы, дивны очи, две брови как одно разломанное коромысло. И фигурка — не придерешься. Ей бы стриптиз танцевать, цены б не было. Впрочем, на своем нынешнем поприще она зарабатывала не меньше стриптизерши в ночном клубе. Поэтому и не претило ей беспутно короткое платье горничной из секс-шопа. Именно в нем она сейчас и была. Смачная, свежая… Но голова так болит, что не до секса.