– Отдай ему жирафа, – сказал я, напустив на себя строгость, но Луиза просто убежала от меня, а когда я крикнул, чтобы она вернулась, засмеялась так нахально, что я и сам едва не рассмеялся.

Наконец жираф был возвращен Винсенту, моей дочке он уже надоел. Она взяла в ванной щетку для волос и громко запела, не обращая ни на кого внимания.

Винсент потыкал себя пальцем по лбу:

– Дура такая!

Я сказал детям, чтобы они собирались, потому что мы сейчас едем ужинать к дядюшке и тетушке, приглашение было получено на днях.

– Но мама же отменила поездку на ужин, – сказал Винсент.

– Почему?

Он пожал плечами. Только тут я заметил, что Альвы нет дома. Я заглянул в спальню посмотреть, нет ли там записки, которая бы это объяснила, но ничего не нашел. Я снова позвонил ей и обнаружил, что она оставила свой мобильник на ночном столике.

– Мама сказала, что ей надо ненадолго уйти, – раздался за спиной голос Луизы.

Я вздрогнул и обернулся:

– Когда?

– Как раз перед тем, как ты пришел.

– Она сказала, куда пошла или когда вернется?

Луиза помотала головой:

– Нет. Она только сказала, что ты сейчас придешь и приготовишь ужин.

Я занервничал. Оставлять детей одних даже на несколько минут – это было не похоже на Альву. Затем я стал уговаривать себя, что напрасно встревожился: вероятно, ей просто понадобилось сбегать в публичную библиотеку или скопировать что-то для диссертации. Я приготовил детям ужин, поиграл с ними в «Змейки и лесенки» и уложил в постель. Лишь когда я остался один в гостиной и воцарившаяся в квартире тишина стала тягостной, во мне снова шевельнулась тревога. Библиотека к этому времени уже закрылась. Я позвонил Марти и Элене, но им ничего не было известно. В какой-то миг я даже подумал, не позвонить ли в полицию, но решил все-таки подождать.

Я неотрывно смотрел на мобильный телефон, выпил две бутылки пива, опять смотрел на мобильник, прошелся вокруг квартала, опять смотрел на мобильник, долго сидел на пронзительном холоде на крыльце перед домом, высматривая Альву. Два часа ночи, три часа, четыре часа. Я заварил кофе покрепче и попробовал как-то отвлечься. Включил телевизор, без разбору пробежался по всем программам и схватился за «Любовь Свана» – любимую книжку моей матери. Но когда я пытался читать, глаза от усталости слипались сами собой.

Я собрался немного прилечь, как вдруг услышал, что в двери поворачивается ключ. Выдохнув с облегчением, я бросился к двери. Действительно, вернулась Альва, но глаза у нее были заплаканные и черные. Она показалась мне какой-то другой – ночным созданием, которое только что снова приняло человеческий образ.

– Где ты была?

Она молча повесила куртку на стул.

– Да скажи, наконец, где ты была?

– Мне надо было побыть одной.

Я хотел услышать убедительное оправдание, логическое объяснение, хоть что-нибудь, что смягчило бы меня, но только не это.

– Снова эти прогулки? Ты взялась за старое? – Я стоял перед ней почти вплотную и чувствовал, что не владею собой. – У тебя же, черт побери, дома дети! Как ты могла вот так взять и куда-то слинять, так напугать нас?

Она глядела на меня широко раскрытыми глазами, в них все еще стоял этот темный блеск. От моих яростных слов она все-таки оробела.

– Я тут чуть с ума не сошел – вдруг ты не вернешься. – Я весь дрожал от напряжения. – Ведь со мной ты можешь говорить обо всем. Ты даже не можешь себе представить, чего мы тут только…

– У меня рак.

Прошла секунда, затем я отшатнулся так, словно меня ударила невидимая рука. Эти три простых слова обрушили на меня такой архаический ужас, что я мгновенно онемел, они так оглушили меня, что я ничего не чувствовал и в первый миг растерялся, не зная, что сказать и что сделать.

– Я пыталась до тебя дозвониться, – произнесла Альва среди наступившей тишины. – Пробовала несколько раз. А потом мне вдруг потребовалось выйти на воздух. Прости, нельзя было так поступать.

По омертвевшему телу поползли мурашки, распространяясь от груди к рукам и ногам. Ненадолго у меня появилось чувство, что я вот-вот улечу.

– Рак чего? – выдавил я из себя так тихо, как будто кто-то переключил мой голос на минимальную громкость.

– Лейкемия.

– Это точно? Откуда ты это знаешь?

– Я была у врача еще на прошлой неделе, когда ты уезжал в Берлин. У меня опять поднималась температура, но и до этого было плохое самочувствие. Мне делали разные обследования, я не хотела тебе говорить, чтобы не беспокоить. Сегодня пришел окончательный диагноз.

Я даже не заметил, как сел. Почувствовав ладонь Альвы у себя на затылке, я невольно вздрогнул так, что она убрала руку.

– Посмотри на меня, – сказала она.

Я молча поднял на нее взгляд.

– Я переживу это, Жюль. Я знаю, что выживу. – Она вдруг сделалась удивительно спокойной. – Я это переживу.

Я смотрел ей в глаза и верил каждому ее слову.

* * *

Прогноз оказался не слишком хорошим, но врачи обещали реальный шанс победить рак крови. Альве сразу назначили химиотерапию, и для первого курса лечения ей пришлось на несколько недель лечь в больницу. Медикаменты вводились в вену. Цитостатики – синоним надежды. Они же – яд.

Возникла новая, гиперреальная действительность, которую с трудом можно вынести, оставаясь в здравом уме. Я ходил точно в тумане, бессловесное привидение, бессонно дежурящее у ее больничной кровати. Но даже когда у нее стали выпадать волосы, Альва все равно не сдавалась. Она терпела болезненные уколы, нескончаемую тошноту, иногда даже над этим шутила. Детям Альва сказала, что ничего страшного в ее болезни нет и она скоро поправится. Я пытался держаться так же бодро. Верить и не сомневаться, что все будет хорошо. Только один раз у меня вырвалось, что судьба опять против нас, но Альва тут же меня оборвала.

– Даже слушать этого не желаю, – отрезала она. Затем добавила уже помягче: – Можешь похныкать, когда я пойду на поправку.

Я кивнул. Разговор шел в спальне, ее тогда в первый раз отпустили на несколько дней из клиники. По радио пели шансон. Вероятно, у меня все еще был приунывший вид, потому что она взяла мою руку и сделала несколько танцевальных шагов. Это было неожиданно. За все время, что мы были знакомы, я никогда не видел ее танцующей, если не считать нескольких неуверенных шагов на нашей свадьбе.

Мы двигались под музыку, сжимая друг друга в объятиях, но совсем медленно, так как Альва была еще очень слаба. Она танцевала с закрытыми глазами. Мысль о том, что жизнь этого самого близкого для меня человека была под угрозой, казалась в этот момент чем-то недоступным для понимания.

– Где ты сейчас? – спросил я.