Я пытаюсь дышать сквозь панику, это снова вызывает боль.

– Имоджен? – я пытаюсь дотянуться до нее, до чего-нибудь знакомого. Но едва могу пошевелить пальцами.

– Все в порядке, Шай, – я различаю Имоджен среди размытых фигур, быстро движущихся передо мной, – ты в безопасности. С тобой все будет в порядке, обещаю, – ее лицо оказывается рядом с моим, – с тобой все будет в порядке… – ее голос – последний звук, который я слышу, прежде чем упасть во тьму.

Когда Киран умер, я помню, как он приходил в себя и терял сознание вот так. Это же происходит со мной? Я умираю?

У меня болезнь?

Мои глаза резко открываются в темноту, как будто я их вообще не открывала. Боль исчезла, сменившись жгучим жаром. Капелька пота медленно стекает с линии моих волос на бровь.

Меня давит жестокая тяжесть и гнетущая темнота, но я могу слегка повернуть голову. Прохладное прикосновение подушки к моей щеке.

Где-то впереди я вижу маленький квадрат света и смутный силуэт человека. Он поворачивается и уходит. Слабые шаги удаляются, и я против воли закрываю глаза.

– Шай? – снова голос Катала. Тыльная сторона его ладони прохладная и сухая на моем влажном лбу. Ма обычно проверяла температуру Кирана таким образом.

Возможно, я скоро увижу их…

– Шай, – пальцы щелкают перед моими глазами.

Фиона, должно быть, будит меня, чтобы я могла поехать в город и посмотреть на бардов…

– Шай.

Я открываю глаза. Не к тьме и не к Фионе, а к Каталу. Я вижу его более отчетливо. Его брови нахмурены, но серые глаза, как всегда, ласковы.

– Ты проснулась. Это большое облегчение.

– Я чувствую себя ужасно, – не знаю, говорю ли я о своем срыве или о моем нынешнем состоянии, или о том и о другом одновременно. Мой голос – не более чем хриплый шепот, который болезненно скрежещет по стенкам горла.

Катал морщится.

– К сожалению, этого следовало ожидать. Ты прошла через настоящее испытание. Я боялся, что ты не выживешь.

– Что со мной происходит?

– Ты заболела лихорадкой. Такие вещи обычно случаются, если идти в горы без надлежащего снаряжения. Боюсь, ты слишком далеко зашла в своем обучении.

Такого тона я уже давно не слышала. Папа и мама говорили так, когда разочаровывались во мне. Прежде чем папа умер и мама замолчала. Давно утраченная связь неожиданно успокаивает.

– Простите, – шепчу я.

– Бред привел тебя опасно близко к критической точке, – продолжает Катал, – если бы ты осталась в горах, то умерла бы от холода или сошла с ума. Я не могу сказать, что могло случиться первым. – Он прерывает свою лекцию, глубоко вздыхает и качает головой. – Полагаю, теперь это не имеет значения. Я просто рад, что с тобой все в порядке, – его точеное лицо сурово, будто он корит меня за то, что я чуть не умерла.

– Я… – мой голос затихает. У меня ограниченная энергия для самовыражения, – спасибо, что помогли мне.

Катал уходит из поля зрения, и на мгновение кажется, что он что-то пишет. Но он быстро возвращается.

– Я сделал только то, что должен был, – говорит он наконец, – отдохни немного. Я навещу тебя снова, как только смогу.

Я медленно киваю, моя усталость берет верх. Я засыпаю под звуки удаляющихся шагов Катала. Когда звук затихает, я понимаю, что так и не спросила его, где нахожусь.

* * *

Меня будят приглушенные голоса в темноте. Я не могу разобрать слов, но это похоже на спор.

Мои глаза распахиваются, квадрат света становится менее расплывчатым. В двери комнаты прорезано маленькое окошко, и в потоке света я вижу профиль мужчины, разговаривающего с кем-то вне поля моего зрения.

– Равод?

Его тонкие черты искажены яростью, когда он говорит с другим человеком, подчеркивая каждое неразборчивое предложение жестами. Закончив, он смотрит в окно, и его глаза встречаются с моими.

– Шай! Ты меня слышишь?

– Я тебя слышу… – я пытаюсь дотянуться до него, но моя рука слишком тяжела, чтобы поднять ее, и я обнаруживаю, что веки также слишком тяжелы, чтобы держать их открытыми.

Должно быть, это сон, потому что, когда я снова открываю глаза, его там нет – только тоска и горе, такие сильные, что я боюсь, как бы они не поглотили меня. Мне снился Равод, и я отчаянно хочу верить, что он скучает по мне. Что он хочет быть рядом со мной так же сильно, как я хочу быть рядом с ним.

Должно быть, так оно и есть.

* * *

Туман некоторое время не спадает. Время от времени он расчищается, но моя голова все еще кажется забитой камнями и щебнем, и когда я пытаюсь собрать силы, чтобы отодвинуть их в сторону, я вспоминаю о вине, которая лежит под ними. Я бы предпочла быть похороненной заживо, чем испытывать то, что чувствую сейчас. Что я сделала.

Не знаю, сколько времени прошло, когда я слышу, как открывается дверь. Тихие шаги приближаются ко мне. Я слышу звон столового серебра о фарфор. Мой желудок громко сжимается. Не могу вспомнить последний раз, когда я что-нибудь ела.

– Ты голодна? – Имоджен сидит на краю моей кровати с миской дымящегося супа.

– Умираю с голоду, – отвечаю я, пытаясь выдавить улыбку.

– Это хороший знак! Моя мама всегда говорила, что хорошая еда – лучшее лекарство, – Имоджин помешивает суп, прежде чем дать мне ложку, и я хочу спросить о ее матери. Интересно, похожа ли она на нее?

Но мой голос слишком слаб.

И все же я с надеждой замечаю, что сегодня она не такая расплывчатая. Но в комнате по-прежнему темно, слишком темно, чтобы разглядеть что-то еще, кроме лица Имоджен и тарелки супа. Единственный свет исходит из окна в двери, и он очень слабый.

– Что это за место? – наконец шепчу я.

Имоджин колеблется, покусывая нижнюю губу.

– Замок, – наконец отвечает она.

– Я так и поняла, – отвечаю я, пристально глядя на молодую служанку. Ее обычно бодрое поведение сменяется тревогой. Я тщательно формулирую свой следующий вопрос. – Имоджен, а где именно в замке?

Миска, которую она держит в руках, дрожит, отчего бульон покрывается рябью. Я боюсь, что она может уронить ее.

– Я не должна говорить, – тихо отвечает она, – пожалуйста, не проси меня об этом.

Я оставляю этот вопрос и позволяю Имоджен закончить кормить меня. Когда она встает, чтобы уйти, сон снова овладевает мной.

* * *

Когда я открываю глаза, то с удивлением ясно вижу Катала. Он сидит в кресле рядом с моей кроватью, освещенный лучами рассветного солнца, пробивающимися сквозь открытое окно, рама которого украшена полевыми цветами. Я не вижу того, что находится за ярким окном.

Комната небольшая, но уютная. Как будто ее вытащили из загородного коттеджа. Стены побелены штукатуркой с нарисованными синим трафаретными тюльпанами, обвивающими стены, как гирлянды. Это напоминает мне кое-что, что я могла бы вышить еще в Астре. Деревянная дверь с маленьким окошком выкрашена в веселый, контрастный красный цвет, как в сарае. Несколько картин в простых деревянных рамах, изображающих приятные пасторальные сцены, украшают стены. Моя кровать вырезана из сосны, как это было дома. Здесь гораздо лучше, чем в Астре.