— Тогда как же это могло произойти? Сеньор Гильем в Барселоне.

— Есть разные способы, — ответил Эстеве. — Можно нанять людей; яд может долго храниться среди конфет.

— Но какая может быть у него причина? Он не вправе стать наследником.

— Может, он хочет, так сказать, унаследовать хозяйку, — сказал Эстеве. — Жениться на ней, уволить меня и прибрать к рукам ферму — отправив ребят, если они благоразумны, обратно в Льейду. Давайте, помогу вам, сеньор, сесть на мула.

Исаак сидел перед огнем в общей гостиной, обдумывая все, что Раймон сказал ему за последние несколько месяцев. В доме было тихо, все либо спали, либо использовали послеполуденный отдых для личных целей, и это время он находил наиболее благоприятным для раздумий.

Услышав звон колокола у ворот, Исаак раздраженно вздохнул. Звон был тактичным, слишком легким, чтобы разбудить хотя бы Юдифь, и определенно слишком слабым, чтобы поднять от послеполуденного сна Ибрагима. Вышел из комнаты, прошел по коридору, спустился по лестнице во двор и подошел к воротам.

— Кто там? — спросил он, не стараясь придать голосу добродушия или любезности.

— Сеньор Исаак, — послышался в ответ негромкий, ясный голос. — Это Сибилла, родственница Франсески. Извините, что явилась в такой неподходящий час, но мне хотелось поговорить с вами наедине.

Исаак открыл ловкими пальцами ворота и впустил ее.

— Ветер холодный, — сказал он. — Вы ехали верхом от усадьбы?

— Да, — ответила она.

— Тогда давайте посидим наверху перед огнем. Если хотите, могу вызвать одного из слуг, чтобы приготовил вам горячего питья.

— Пожалуйста, не надо, — ответила Сибилла. — Это наверняка разбудит всех в доме.

— Возможно, — сказал Исаак. — Хотя, скорее всего, только тех, кого бы нам не хотелось будить.

— Ну, вот, — сказал врач. — На столе вы найдете кувшин вина и кувшин воды, несколько чашек и, возможно, фрукты или орехи. Налейте нам по чашке — я вполне могу справиться и сам, но у вас это получится быстрее. Когда согреете руки и ноги, утолите жажду, мы сможем поговорить о том, что вас беспокоит.

Сибилла рассмеялась.

— Не представляю, как вы узнали, что у меня замерзли руки и ноги и что меня мучит жажда, но вы правы.

— Я живу среди энергичных, полных жизни, трудолюбивых женщин, они не уклоняются от разъездов или усилий, но, кажется, страдают от мерзнущих рук и ног и от жажды, когда прилагают все усилия. Полагаю, вы прилагаете все усилия и при этом сильно страдаете. Я слышу это в вашем голосе.

— Сеньор Исаак, пожалуйста, избавьте меня от любезностей. — Голос ее прервался, и она сделала глубокий вдох. — У меня есть силы, чтобы продолжать, но любезности подрывают их. По счастью, сеньора Хуана очень беспокоится из-за своей снохи, чтобы обращать на меня внимание, иначе давно сжила бы меня со свету.

— Сеньора, я никому не передам ваших слов, если вам не хочется этого, — сказал Исаак. — Теперь — что хотите мне сказать? Наверняка не что вы отравили сеньора Раймона.

— Нет. Я бы ни за что его не отравила. Ни за что, — повторила она. — Сегодня я в третий раз поехала навестить его. Разумеется, моей надуманной причиной приезда было желание повидать сеньору Марту. Все полагают, и в определенной степени — в значительной степени — верно, что я приезжаю в усадьбу повидать Пау. Но подлинной моей целью было познакомиться с сеньором Раймоном.

— Для чего?

— Думаю, вам это станет ясно. В первый день мы болтали, как старые друзья, потому что сразу почувствовали себя друг с другом очень легко. На второй день он много расспрашивал меня обо мне. Сегодня впервые заговорил о себе. Утром я просидела с ним долгое время, потому что он интересовался моей историей, а я его. В конце он рассказал мне о своих сновидениях, включая последнее.

— Когда оно привиделось ему? — спросил Исаак.

— Прошлой ночью, — ответила Сибилла. — И думаю, этот сон очень значителен. Ему снилось, что он маленький мальчик, играющий во дворе у матери, и отец повез его к графу. Там он увидел человека, которого называл дядя Пере. Сказал об этом отцу, тот назвал дядю Пере «еретической нечистью» и в ярости увел сына.

— Но в этом сновидении не было огня?

— Это еще не все. Перед уходом отец взял узел с его одеждой и повез на своем муле к реке Ауде, к излучине реки, где берег широко усеян песком и камешками, вода там очень мелкая. Он не раз играл на этом мелководье с матерью и няней в жаркие летние дни, там же, где я в жаркие дни играла со своей няней, с Розой.

— Вы знаете это? — спросил Исаак. — Или догадываетесь, что это, должно быть, то же самое место?

— Знаю, сеньор Исаак. Знаю. Оно хорошо известно. Однако в тот день никто не играл у реки. В его сновидении там была такая большая толпа, что ему не было видно, на что все смотрят. Потом с громким ревом взвился огонь, и он услышал вопли своей матери. Попытался бежать к ней, но отец схватил его и увез в Арагон через горные ущелья.

— Но почему он рассказал это вам, а не сыновьям или жене? — спросил Исаак.

— Потому что мог, — ответила Сибилла. — Потому что я уже знала ту историю, которую он видел во сне. Она хорошо известна там, откуда я приехала. Горы Раймона — это мои горы. Собственно говоря, у нас много общего. Раймон и я… Но теперь это совершенно неважно.

— Почему вы рассказываете мне это?

— Гильем — вот кто злонамерен в этом доме, — сказала Сибилла. — Гильем знает правду и однако лгал брату лишь для того, чтобы видеть его страдания.

— Но Гильем в Барселоне, — сказал Исаак. — Во всяком случае, так говорят все.

— Я в замешательстве, — сказала Сибилла, и врач услышал в ее голосе слезы. — Не понимаю, как безобидный пакетик трав мог превратиться у меня в руках в смертоносный настой.

— Есть разные способы, сеньора Сибилла, — сказал Исаак.

— Пусть даже так, с какой стати кому-то убивать Раймона? Он оставил все, когда в детстве его увезли от семьи; никому не предъявлял претензий. Только Гильем настолько злонамерен, чтобы убить его, но Гильем ничего не может выиграть от его смерти. Раймон не мог ничего оставить в наследство. Пау получил наследство от своего отца, уже давно умершего. Усадьба принадлежит Марте, она, вне всякого сомнения, оставит ее Роже Бернарду. Что остается незаконнорожденному единокровному брату человека, который начинал, ничего не имея? Если кто-то в этой семье искал мести, то не Раймону, который за всю свою безупречную жизнь никому не причинил вреда, а Гильему и отцу Гильема Арнауду.

— Знал Раймон, что его мать, должно быть, была катаркой? — спросил Исаак.

— Он сказал мне, что его последний сон был наполнен невыносимой печалью и страхом, а не ужасом кошмара, и что это скорее воспоминание, чем сон. Он был уверен, что визит к графу и поездка к реке были реальными, что там он в последний раз видел свою мать. Мы не говорили о религии, — добавила Сибилла.