и мы выгрузили коробки на крыльцо. Он захлопнул багажник машины, как бы ставя точку, затем раскрыл руки и обнял меня.

– Заходи к нам как-нибудь, ладно? – проговорил он мне в плечо. – На ужин.

Я начала с бухгалтерских книг: просматривала страницу за страницей, проводя пальцем по колонке зачисленных на счет сумм. Когда мне встречалось что-то подозрительное, я отмечала дату. Обнаружилось несколько платежей, которые, вероятно, поступили от Феллов, – простые банковские переводы, похожие на тот, что я получила, после того как приняла Кента и его скрипку-ёкая. Платежи оказались не очень большими, и даже итоговую сумму, полученную папой за все годы, нельзя было назвать солидной. Джейн Гласс говорила правду: не у всех есть заработанное под покровительством грифона состояние. Просмотрев каждую страницу, я обнаружила около дюжины поступивших на счет клиники платежей либо без указания отправителя, либо помеченных как наличные.

Потом я вывалила на пол гостиной содержимое коробок. Получилось три кучи бумаг: они раскинулись по полу на несколько футов в разные стороны. Я сварила кофе и начала по порядку перебирать их. Мэллорин была на работе, но Зорро наблюдал за мной с интересом.

Самые ранние документы датировались годом, когда Дэвид только начинал работать с нами. В основном это были квитанции от типичных для ветеринарной клиники поставщиков. Заказы на рецептурные препараты для фармацевтических компаний, квитанции от клиентов, счета за электричество и газ. Дело шло медленно, и потихоньку у меня опускались руки. Я потратила уйму времени, вглядываясь в слова, поблекшие настолько, что разобрать их можно было с трудом, но все же смогла сопоставить несколько подозрительных сумм, поступивших на счет, с совершенно обычными для клиники процедурами.

Когда я досмотрела первую кучу изъеденных крысами бумаг, мне уже хотелось сдаться. Казалось, что я ни на йоту не приблизилась к разгадке, и возникало опасение, что в итоге я просто изрежу о бумагу все пальцы и надышусь ядовитой плесенью. Пока что никаких зацепок среди денежных поступлений и трат найти не получалось – в основном потому, что искать было нечего.

И все же я запихнула просмотренные бумаги в большой мусорный мешок и перешла к следующей куче. Час спустя я разобралась с ней и занялась последней. Если что-то и можно было узнать, то только здесь. Стоило мне взять первую квитанцию, посмотреть на дату, как на меня накатила волна тошноты.

Это оказался счет за лечение. Документы датировались тем годом, когда умерла мама.

Счет, напечатанный на стерильном больничном бланке, вызвал в голове поток изображений. Я снова видела ужасный линолеум в приемных – полосатый, блевотно-зеленый, как ломтики ливерной колбасы; широкоформатные фотографии горных ручьев и густых лесов, развешанные по стенам коридоров; узорные отверстия в панелях подвесного потолка в маминой палате; ее полупрозрачную кожу.

Вспомнив сокрушительное однообразие ее дней в больнице, я почувствовала тяжесть в животе. Мама не знала ни покоя, ни утешения. Стулья были слишком жесткими и узкими, простыни и одеяла – очень уж тонкими и грубыми. От каждой поверхности исходила смутная угроза. Всегда что-то жужжало, гудело, щелкало, пищало.

Бывали дни, когда мы проводили у мамы целые часы. Я делала в углу палаты домашнее задание, то сгорбившись на стуле, то сидя на отвратительном линолеумном полу, постелив куртку. Мама читала принесенные папой книги, иногда мы разговаривали. Папа время от времени забегал в китайский ресторан недалеко от больницы, приносил мне чоу-мейн и яичные роллы с кисло-сладким соусом, и я ела их в вестибюле. Бывало, меня забирал кто-то из друзей или персонала нашей клиники, а папа оставался в больнице.

Я не вспоминала ничего из этого уже много лет, не прикасалась к этим чувствам, и теперь они ощущались чем-то огромным и незнакомым. Я отбросила счет, засунула его поглубже в мусорный пакет, жалея, что он вообще попался мне на глаза, а после сосредоточилась на последней куче бумаг, работая яростно и упорно. Рассортировав половину документов, я кое-что нашла.

Скомканную бумагу из забегаловки сети OK Diner на 50-й улице в Лаббоке, штат Техас. В чеке были указаны чашка кофе и порция картошки фри. Время – 3:15 утра, три месяца спустя с момента смерти мамы и за день до того, как тело Вэнса Когленда обнаружили в подсобке ломбарда.

В ту ночь я много думала о папе и обо всех секретах, которые он унес с собой. По словам Дэвида, папа хотел все исправить, но что он имел в виду? Было ли это как-то связано с пятью неучтенными платежами, поступавшими на счет клиники как раз тогда, когда бизнес был на грани банкротства? Или папа оказался связан со смертью Вэнса Когленда? Он и правда хотел каким-то образом наладить отношения со мной, и если да, то что это вообще значило? Или, может, папа говорил о мятежном звере, который бил землю копытом в сарае в Итаке?

Я задумалась о деньгах. Кто их перечислял ему – люди вроде Стоддардов, Горацио или Феллов? Я всегда думала, что папа при всех его недостатках был порядочным врачом, но теперь уже не знала, как все обстояло на самом деле. Что я найду в конце денежного следа, и поможет ли это поймать убийц отца?

Мне стало интересно, что объединяло Вэнса Когленда и папу. Интересно, видел ли он, как убили Вэнса, и не был ли замешан в случившемся? Я не верила в это, но чем больше узнавала о мире, в котором жил отец, тем отчетливее понимала, насколько плохо разбиралась в нем.

Я подумала о Мэллорин, которая спала в комнате дальше по коридору. Она всегда верила, что духи благословят ее попытки творить чары. Может, если я хочу, чтобы клиника продолжила работать, мне тоже нужно этому научиться? Неужели мне придется, подобно ей, обвенчаться с такой же незыблемой верой? Смогу ли я, если действительно захочу, стать похожей на Мэллорин?

Я подумала о Себастьяне. Чувства, которые я испытывала к нему, с течением времени становились все сложнее и запутаннее. Его сердце казалось очень большим, чистым и невероятно беззащитным, а я собиралась его разбить и ожидала этого момента с ужасом, зная, что он приближается.

Я вспомнила своих друзей, учителей, тех людей, которых видела каждый день, прекрасно понимая, как много всего я о них не знала. Они прожили целые жизни, полные невидимых чудес, борьбы, и, быть может, также встречались с чудовищами.

Мне в голову пришла мысль. Восемь лет назад, как сказала Джейн Гласс, что-то пробудилось, и тогда же папа был в Лаббоке. Подавало ли убийство Вэнса Когленда какой-то сигнал? Быть может, в тот день в одной комнате с ним и папой оказалось какое-то существо? Если так и было, то что это означало?

Находясь на туманной границе сна и яви, я ощутила, как эхом во мне отдается дикая сила единорога, и села в кровати, вдруг почувствовав дрожь в коленях и бешеный стук сердца. Эта сила всегда существовала во мне, но сейчас она ожила и неслась сквозь пространство.

В полусне я задалась вопросом, можно ли пустить стрелу сквозь время и попасть в тот момент, когда девочка на поляне открыла охотничий капкан. Хотелось знать, как будет выглядеть путь этой стрелы, через какие еще события ей придется пройти, чтобы попасть отсюда туда. Интересно, как так получилось, что из всех людей выпустить стрелу выпало именно мне.

Глава 24. «Чайная лавка»

Следующим утром я сфотографировала чек из Лаббока и отправила его Эзре с подписью: «Он там был».

Мгновение спустя зазвонил телефон.

– Похоже, твой отец оказался свидетелем убийства, – произнесла Эзра. – Как минимум.

– Что вы хотите этим сказать? – осведомилась я.

– Пораскинь мозгами, Маржан.

– Мой отец никого не убивал.

– Скорее всего, нет, – согласилась Эзра. – Но он знал настоящего убийцу.

– Есть кое-что еще, – сказала я и рассказала ей о пяти таинственных денежных поступлениях.

– Даты и суммы, – скомандовала она.

Я дала всю информацию, которая у меня была. На другом конце провода воцарилась тишина.

– Эзра? Вы еще там?

– Да, – отозвалась она.

Даже несмотря на то, что Эзра установила за мной слежку и чуть не украла единорога у меня из-под носа, я почувствовала укол сожаления, словно каким-то образом предала ее, втянув в это Феллов.

– Я… – начала я.

– Не стоит, – прервала она. – Все по-честному.

– Точно?

– Мы не друзья. Я делаю свою работу и останавливаться не собираюсь, нравится тебе это или нет.

Звонок оборвался.

В тот же день после занятий я увидела перед школой машину с работающим двигателем. Кто знает, сколько она здесь