— Но ты же только что сказал, что его фамилия Сюрреалист.

— Это я про Самуила, — говорит Джим. — Самуил — он ужасно сюрреалистичный, и поэтому его фамилия — Сюрреалист.

— И тюлень тоже сюрреалистичный?

— Тюлень сюрреальный.

— Ну, сюрреальный.

— Ага.

— Но его фамилия — не Сюрреалист?

— Нет. У него вообще нет фамилии. Его зовут просто Саул.

— Тюлень Саул. Или даже Саул Тюлень.

— Без «тюленя». Просто Саул, — говорит Джим. — Его нельзя называть Тюленем Саулом, а то можно запутаться.

— В смысле?

— Тогда номер бы назывался: «Самуил Сюрреалист и его сюрреальный тюлень Тюлень Саул». Ну или «Саул Тюлень».

— Звериные фамилии, — говорю я, задумчиво почесывая очки. — У меня есть приятель, Спот Плектр. У него тоже звериная фамилия.

— Плектр? Не знаю такого зверя.

— Плектр — это не настоящее имя, — объясняю я. — Его настоящее имя — Саймон Конь.

— Конь?

Я киваю.

— Он что, конь?

— Нет. Он человек.

— Тогда почему его зовут Саймон Конь?

— Ладно, забей, — говорю я, барабаня пальцами по электронной приборной панели цвета «синий электрик». — Ну что, прокатишь меня?

Джима не надо просить дважды. Он заводит мотор. Копыто в пол — и мы едем.

— Ух ты! Шустрая тачка.

Джим кивает с довольным видом.

Через пару минут, когда мы пролетаем насквозь весь наш пригородный район, я говорю:

— Ты быстро едешь, Джим.

Он кивает и улыбается. Ветер наигрывает мелодию на его сверкающих зубах.

— Когда я говорю, что ты едешь быстро, я имею в виду: слишком быстро. И что можно было бы ехать помедленнее.

Он молча кивает.

— Джим, ты не мог бы слегка сбавить скорость?

Он сбавляет. Но лишь потому, что мы врезаемся в фонарный столб.

— Ха-ха-ха. — Джим заливается смехом законченного психопата. — Ха-ха-ха.

— Ну вот, довыпендривался, — говорю я, когда моя пневмоподушка немного сдувается. — Это послужит тебе уроком.

— Не послужит. Я каждый день так въезжаю, уже всю неделю. Во что только не бился, а все без толку. В смысле, не служит оно мне уроком. Вот хоть убейся — не служит.

— Погоди. То есть как — каждый день? Только не говори мне, что это призрачная машина. Что на ней можно впилиться хоть в стену, и ей все равно ничего не будет.

— Машин-призраков не бывает, — говорит Джим вполне резонно.

— У тебя что, целый штат автомехаников, которые чинят ее к утру?

— Это было бы не экономно. Я просто беру другую машину.

— И сколько у тебя машин?

— Ровно сто.

— Сто одинаковых спортивных кабриолетов цвета «синий электрик»?

Он скромно кивает.

— И ты каждый день разбиваешь по одной машине?

Он кивает и улыбается.

— Ты — ходячее зло, — говорю я, наблюдая за струйками дыма, что выбиваются из-под смятого капота. — И опасен для общества. Таких, как ты, надо держать в тюрьме.

— Хотелось бы посмотреть, как у них это получится. Уж если они не смогли удержать даже старенькую бабульку, то как они справятся с призраком?

— Сейчас и проверим.

— В смысле?

Я указываю взглядом на зеркало заднего вида. К нам приближается человек в синей форме, попросту говоря, полицейский. Вылитый главный герой сериала «Крутые копы». Мы наблюдаем за ним в зеркало заднего вида, а потом оборачиваемся — и вот он, стоит перед нами. Вполне настоящий, всамделишный.

Полицейский смотрит на машину, на помятый капот, на колеса. Задумчиво чешет свой волевой подбородок, знаменитый на всю страну. Смотрит на меня, безработного сценариста, смотрит на мистера Лиственное Дыхание, ясноглазого жирафа-призрака, который сидит, вцепившись копытами в руль.

— Это ваша машина?

Джим молчит.

— Вы, случайно, не тот полицейский из «Крутых копов»? — вежливо интересуюсь я.

— Да, тот самый.

— Инспектор Синий?

— Инспектор Черный, — говорит полицейский. — Инспектор Синий, это который с тяжелым характером.

— Все в порядке, Джим, — говорю я вполголоса. — Это не настоящий полицейский, это актер.

Джим показывает язык и смеется.

— Я выпил бутылку шампанского и разбил машину.

— А я ограбил банк, — шучу я. — Забрал все деньги и смылся.

— Я тоже ограбил банку, — говорит Джим. — Съел всю банку сардин.

— Да, — говорю я, — а потом мы вернулись и съели и саму банку. И корову, и быка, и кривого мясника.

Инспектор Черный достает блокнот и что-то записывает.

— Жираф Джим. Вы арестованы. За вождение в нетрезвом виде и создание опасной ситуации на дороге, повлекшей за собой порчу транспортного средства.

— А как же я? Я сожрал мясника. И корову. Живьем.

— Может, хватит паясничать? — говорит инспектор Черный. — Да, я актер и снимаюсь в кино, но это не значит, что я не настоящий полицейский при всем при том.

Я сглатываю слюну.

— Вы — настоящий полицейский?

Инспектор Черный достает свой полицейский значок и показывает его нам.

— Собственно говоря, да.

— Ой.

Инспектор Черный уже собирается защелкнуть наручники или, вернее сказать, накопытники на передних ногах Джима — тех самых, которые как руки; которыми он держит руль и ковыряет в носу, — и тут Джим выдает:

— А может, договоримся, инспектор? Я работаю на телевидении. Реально могу вас продвинуть, сделать из вас звезду.

— Я и так звезда. В «Крутых копах».

— Ваше собственное телешоу, — говорит Джим. — На Платиновом канале, в субботу вечером. Вы меня отпускаете, я договариваюсь с Максом Золотцем.

Инспектор Черный снимает с него наручники или, вернее сказать, накопытники, вешает их на пояс и идет восвояси, бормоча что-то насчет молоденьких танцовщиц.

— Надо отдать тебе должное, Джим, ты просто мастерски все разрулил. Ты — крутой парень, да. Чего не скажешь обо мне. Но, с другой стороны, у тебя есть свое собственное телешоу. А у меня его нет. У меня нет вообще ничего. А это не круто, совсем не круто.

Джим кивает. Открывает «бардачок», достает темные очки. Надевает их. Улыбается.

— Джим, зима на улице. Снегопад. В этих очках у тебя идиотский вид.