о какой-то услуге, не найдя в суматохе времени, чтобы выслушать отказ. К вечеру Валерий покинул школу, перемазанный не хуже самого директора. Кто-то из старых преподавателей, заметив его, шепнул Юрию Павловичу: «Вы знаете, что это за человек?» — «Нет, не знаю», — честно ответил Юрий Павлович.

Так состоялось его знакомство с Ягодиным. Потом Юрию Павловичу все же стало известно, что Ягодин год назад бросил школу, к великой радости всего педагогического коллектива, работал киномехаником в сельсоветском клубе, пил водку и откровенно курил при родителях. И Юрий Павлович понял, что Ягодин — его первая педагогическая победа на Басандайке. Валерий не только участвовал в ремонте школы во все последующие дни, не только красил тамбур в ночь перед открытием, но и вернулся в восьмой класс, сел за парту и решил забыть на время учебы о «вольной жизни».

Одновременно с этим кое-кто из педагогического коллектива мог расценивать возвращение Ягодина как свое поражение.

Затем произошли два события, взвинтившие обстановку до предела. Молодой преподаватель физики Владимир Васильевич, только что окончивший институт и работающий педагогом первые дни, проходил однажды по коридору во время перемены. К нему подошел ученик четвертого класса и сказал, что ученик девятого класса Марцуль отобрал у него теннисную ракетку. А тут как раз по лестнице спускался сам Марцуль со злополучной ракеткой в руках. «Отдай ракетку», — сказал ему Владимир Васильевич. «Не отдам», — вдруг ответил Марцуль. Владимиру Васильевичу следовало, вероятно, пригласить Марцуля в учительскую комнату и там разрешить конфликт. Но он поступил иначе. Он взял ракетку за один конец и потянул к себе. Марцуль, в свою очередь, взял ракетку за другой конец и тоже потянул к себе. Вокруг собралась толпа и замерла в ожидании. Учитель и ученик между тем уже сопели от напряжения. В какой-то момент Владимир Васильевич с ужасом понял, что не может физически одолеть здорового семнадцатилетнего Марцуля. Тогда он его легонько толкнул. Марцуль, подумав, тоже толкнул учителя, что привело окружающих в полный восторг. Чем кончилось бы дело, не окажись поблизости Юрия Павловича, который быстро развел враждующих, трудно сказать.

И, наконец, событие второе. Валерий Ягодин учился плохо, он был лентяем и лоботрясом, хотя талантов у него было немало. Один бесспорный: он любил и знал киноаппаратуру. И вот однажды — все это происходило буквально в первые недели после начала учебного года — Ягодин решил организовать в школе кинокружок. Сам. По собственной инициативе. Он пришел в кабинет Владимира Васильевича и попросил у него киноаппаратуру. «Не дам, — сказал Владимир Васильевич, — ты плохо учишься». В это время в комнату заглянул учитель по труду Леонид Федорович и, не разобравшись, что к чему, воскликнул: «Тебе шкапы таскать, а не кино крутить! Гони его прочь, Владимир Васильевич!» — «Хоре! — сказал Ягодин, что на языке «дикой дивизии» означало «хорошо». — Запомните, что в школе иногда бывает темно, а в темноте чего не случается!» Тогда Владимир Васильевич и Леонид Федорович взяли Ягодина за шиворот и выбросили на улицу.

Затем состоялся педсовет. Вот тут-то страсти и разгорелись. Физик настаивал на немедленном исключении Ягодина и Марцуля из школы. «Они или я», — говорил он, считая, что эти ученики являются «врагами номер один» и «настоящими варварами». Многие педагоги его поддержали. А Юрий Павлович полагал, что в деле надо серьезно разобраться, что ребята, конечно, не правы, но и Владимир Васильевич допустил антипедагогические приемы. Короче говоря, учеников надо не исключать, а как-то наказывать иначе, между тем Владимир Васильевич и Леонид Федорович должны сделать для себя важные выводы.

Ягодин и Марцуль, вызванные на педсовет, выглядели несчастными ягнятами и, потупя взор, дали обещание исправиться. Но Юрий Павлович понимал, что это маска, что они возненавидели Владимира Васильевича и лишь желание продолжать учебу заставляет их играть.

Ах, черт возьми, как сложна эта самая педагогика! Как трудно разбираться в человеческих поступках и взаимоотношениях! И как важно, чтобы решения были верными! Тем более что с исключением Ягодина из школы первая педагогическая победа Юрия Павловича становилась поражением. Между тем для дальнейшей работы, для реализации многочисленных планов Юрия Павловича его собственный авторитет в коллективе тоже был немаловажным.

И педагог, и дипломат, и человек — в одном лице…

После долгих сомнений и раздумий Юрий Павлович решил все же оставить Марцуля и Ягодина в школе. Почему-то верилось, что эти парни не подведут, что в них заложено доброе зерно.

Поздно ночью, выйдя из здания последним, Юрий Павлович заметил одинокую фигуру, стоящую у автобусной остановки. Это был Ягодин. Они три часа ходили по Басандайке, разговаривали, и Юрий Павлович поверил в то, что он не ошибся.

Но вот что случилось дальше.

Однажды Кардашову доложили, что Ягодин самовольно ушел с урока. И Марцуль тоже. И с ними еще пять человек, и все из разных классов. В чем дело? Что за коллективный прогул? Гулять по деревне они не могли, вероятно, сидели у кого-нибудь дома. У кого? Прикинув, Юрий Павлович решил, что не иначе как у Ягодина: мать и отец на работе, младший брат в школе, дома пусто. Накинув пальто, он тут же отправился к Ягодиным. Вошел во двор, миновал сени, без стука отворил дверь в комнату. На него смотрели семь пар глаз. В позах английских лордов сидели все прогульщики во главе с Ягодиным и жадно курили.

Немая сцена.

Рассказав до этого места, Юрий Павлович вдруг спросил меня: «А вот интересно, что сделали бы вы, окажись на моем месте?» Ну, что сделал бы я? Я не педагог. «И все же!» — настаивал Юрий Павлович. Я начал фантазировать, припомнив все, что читал когда-то у Макаренко, что случалось и в мою бытность школьником. Прежде всего я посмотрел бы на прогульщиков «этаким» взглядом, ничего бы им не сказал, закрыл дверь и ушел бы в школу. «Кошмар!» — почему-то воскликнул Юрий Павлович. Затем я бы сел у себя в кабинете и стал бы ждать их прихода. Но прийти они, конечно, не смели. Когда они постучали бы в дверь, я занятым голосом сказал бы: «Войдите!», а сам принялся писать бы какие-нибудь бумаги. «Вам что?» — спросил бы я ребят, переступивших порог моего кабинета. Они бы что-то промямлили. И вот тогда я «неожиданно» сказал бы: «Сегодня на совете справедливых будет решаться вопрос о том, что покупать: лыжи или инструменты для оркестра. Как вы думаете, что?» — «Лыжи», — сказали бы они, совершенно обескураженные. «Вот и пойдите на совет справедливых и скажите свое мнение. А теперь закройте дверь, мне некогда». — «А как же мы?» — спросили бы они. «Неужели