— Вот как?

— Сам от неё слышал. Говорит, работы мало, денег почти не платят…

— Ну, и чем окончились ваши переговоры насчёт женитьбы?

— Вообще-то она мне нравится, но при ней ещё ребёнок… А я детей недолюбливаю. Такой уж у меня склад характера.

— Значит, вы ей отказали?

— Ну, скажем, уклонился от ответа.

— А как она реагировала?

— Была, кажется, неприятно поражена. Наверное, она думала, что я сразу соглашусь.

— Вы знаете, что её ребёнок погиб?

— Конечно. Во всех газетах были огромные заголовки.

— И что вы подумали, когда об этом узнали?

— Это ведь случилось сразу после того, как я отказался на ней жениться. Я было даже подумал, что она могла убить ребёнка ради меня. Но этого, конечно, не может быть.

Тасаку этот ответ вполне удовлетворил. Мотив убийства был найден. Кёко Игараси нуждалась в деньгах, хотела женить на себе владельца риэлтерской компании Сайдзё, но ребёнок был помехой её планам. К тому же этот ребёнок больше, чем маму, любил своего папу, погибшего в авиакатастрофе. В таком случае убийство не должно было доставить ей особых душевных мук. Отношение её к ребёнку было не таким, какое свойственно обычной любящей матери. Она действовала по жестокому расчёту.

При этой мысли Тасака переменился в лице. Он вспомнил о своей жене Мисако. Ведь для неё двухлетняя дочурка тоже была препятствием на пути к воссоединению с тем актёришкой — и вот маленькая Мика погибла. Похожая ситуация. Да нет, просто такая же самая, — подумал Тасака.

Оно перехватил Тасаку, вернувшегося в полицейское управление Акасаки, со словами:

— Поезжай сейчас же в больницу К. Там госпитализировали твою жену после неудавшейся попытки самоубийства.

— Мисако? — переменился в лице Тасака.

— Да, — с нажимом подтвердил Оно. — Она хочет тебя видеть. Поезжай. Это Аояма, второй квартал.

— Не получится.

— Не получится? — переспросил Оно внезапно посуровевшим голосом. — Почему не получится?

— Потому что я занят. Мне нужно срочно встретится с Игараси. Я выяснил мотив преступления. У неё был мужчина. Она хотела женить его на себе, а ребёнок мешал. Вот она и убила мальчика. Есть доказательство убийства, — одним духом выпалил Тасака.

Глаза его горели. Оно чувствовал, что здесь кроется не только азарт охотника, загнавшего дичь. Тасака самого себя словно нарочно загонял в пропасть.

— Можно тебя предупредить кое о чём? — сказал Оно.

Тасака промолчал.

— Лучше бы тебе устраниться от этого расследования. Меня беспокоит твоё состояние. Ты словно хочешь себе самому сделать больно. Чем ехать к Кёко Игараси, отправляйся лучше в больницу. Твоя жена нуждается в тебе.

— Так не пойдёт. Что же я, всё брошу и дам виновнице уйти теперь, когда подтвердилось, что это убийство?!

— Ты так уверен, что это убийство? Может, ты просто себя в этом пытаешься убедить?

— В каком смысле?! — вскипел Тасака.

— Не переносишь ли ты на Кёко Игараси ту ненависть, которую питаешь к собственной жене? — пояснил Оно, понемногу теряя надежду удержать товарища от необдуманных действий. — Я кое-что знаю о твоих отношениях с женой. И понимаю, почему ты её до сих пор не можешь простить. Но это всё же в конце концов твоя личная проблема. А взваливать вину на Кёко Игараси — просто ошибка.

— Нет, не ошибка.

— Это твоё последнее слово?

— Последнее. Это убийство. Поэтому я её и преследую.

— Да нет же, у тебя с самого начала было против неё предубеждение — поэтому ты и взялся за расследование. Если это не так, то почему ты теперь боишься?

— Боюсь? Чего это я боюсь?!

— А почему ты не хочешь идти в больницу? Боишься, что, может быть, простишь жену? Вот чего ты боишься! А если простишь жену, то дожимать Кёко Игараси уже не сможешь. Что, разве не этого ты боишься?

— Не говори глупостей!

— Тогда поезжай к жене. Она уже во всём раскаялась, даже хотела покончить с собой. Прости её. Человек должен уметь проявлять не только суровость, но и великодушие. Вот и прояви его.

— Ты ничего не знаешь! — отрезал Тасака.

Он хотел было что-то ещё сказать, затем резко повернулся спиной и вышел из кабинета.

Оно перевёл дыхание. Его мучило сомнение: что если его слова только ожесточили Тасаку, подогрели его решимость?..

Шагая по направлению к телекомпании Н., Тасака повторял про себя: «Значит, неудавшееся самоубийство?..» В самом деле Мисако хотела покончить с собой или просто разыграла спектакль? Возможно, думала, что, если изобразит самоубийство, я её сразу прощу… Он чувствовал, что сам себя взвинчивает.

Поймав Кёко в коридоре телестудии, он всё ещё был на взводе. Увидев его лицо, она на мгновение отшатнулась.

— Оставьте меня наконец в покое, — устало сказала Кёко.

Тасака стоял прямо перед ней, загораживая дорогу, и смотрел ей в глаза.

— Может быть, вы наконец перестанете лгать? Может быть, вы признаетесь, что убили ребёнка, потому что он вам мешал?

— Да как вы!..

— Вы убили ребёнка, который был препятствием для вашего брака.

— С чего вы это взяли? Как вы можете так огульно судить?!

— Я же говорю, врать нехорошо. Я всё проверил. Вы испытываете затруднения с деньгами и недавно просили владельца риэлтерской фирмы, чтобы он на вас женился. Что, неправда? Однако партнёр отказался жениться, потому что вы были с привеском. Это тоже факт. Вот поэтому вы и убили ребёнка.

— Это ложь! Мальчик покончил с собой.

— Кто же поверит, что шестилетний малыш покончил с собой? У вас был мотив для убийства. К тому же ребёнка вы не любили. Доказательством может служить уже то, что на следующий день после его смерти вы как ни в чём не бывало отправились на работу. Так что вы его убили.

— Ложь! Это ложь! — впадая в истерику, воскликнула Кёко.

Внезапно рядом с ними мелькнул блик фотовспышки — это подоспел какой-то молодой папарацци. Кёко ахнула и закрыла лицо рукой. Папарацци с довольным видом пробежал мимо и скрылся.

— Довольно! — умоляюще промолвила Кёко, прислоняясь к стене. — Вы понимаете, что вы меня погубили?! Завтра по всей Японии полетят слухи о том, что я бессердечная мать, убившая своего ребёнка. И если я сейчас телезвезда, то меня с этого пьедестала стащат!

— Если речь идёт об убийстве, тут уж ничего не поделаешь…

— Вы говорите, убийство?

— Да, вы убили своего ребёнка.