Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Моше с изумлением смотрел на фото. У его отца в Тель-Авиве было такое же.
– Откуда у тебя это, Ева? – спросил он.
– Нашла в моей старой игрушке, подаренной бабушкой Розой. То есть Ривкой. Она всю жизнь скрывала от нас, кто она на самом деле и откуда.
– Так его зовут Михаил? Откуда ты его знаешь? – обратился Коньков к Еве. – Это ты его сюда привела?
Удивительным образом из всех троих он сохранял наибольшее хладнокровие и, похоже, не очень верил Еве.
Моше первый опустил пистолет.
– О господи, Ева! Объясни всё своему любовнику.
И Ева заговорила – сначала жарко и сбивчиво, потом всё более ясно и быстро, будто боялась опоздать. Поглощённые её историей, мужчины не услышали, как тихо щёлкнул открываемый кем-то замок входной двери – Ева так торопилась, что не закрыла щеколду. Она уже успела рассказать про погром и гибель Мириам, как в комнату ворвался человек с пистолетом. Окинув цепким взглядом всех троих, он задержался на Конькове. Этого было достаточно, чтобы Моше со своей годами тренированной реакцией бросился на убийцу, оказавшись между ним и Александром. Хотел он защитить брата или сработал инстинкт? Тот самый инстинкт овчарки, охраняющей своё стадо, тот самый, который привёл его на службу в Моссад? Пока Ева рассказывала историю семьи, Моше вынырнул из цепкого безумия, в котором пребывал всё время после смерти сына. С пугающей ясностью он осознал степень своей ответственности за происходящее. Он ничего больше не хотел, только хоть как-то исправить ситуацию, минимизировать ущерб.
Раздался выстрел, и Моше рухнул к ногам Евы. Тогда, неожиданно для себя самого, Коньков выстрелил в ответ. Он неплохо управлялся с оружием, не снайпер, конечно, но с трёх метров сложно промахнуться. Нападавший упал как подкошенный, издав какой-то сдавленный булькающий звук, и затих.
Ева в ужасе сжала виски руками, потом бросилась к Моше. Он был мёртв, пульс на шее не прощупывался. Красное кровавое пятно растекалось на груди.
Ей бы броситься на пол и завыть. Но она впала в какое-то отрешённое состояние, как будто видела всю картину сверху, каждую мельчайшую чёртову деталь. «И от судеб защиты нет…» – гулко било в виски. Необратимость произошедшего разломала время на до и после. Мир снова рухнул.
Ева оглянулась на Конькова.
Тот держал в руке ещё дымящийся пистолет и, похоже, находился в шоке. Потом заговорил с какой-то странной ухмылкой, и в голосе явно зазвенели срывающиеся истерические нотки:
– Вот он, грёбаный парадокс – всю жизнь придумывал оружие, делал его, продавал, но никогда ни в кого не стрелял… – Коньков посмотрел на Еву безумными глазами. – Я человека убил! Ты понимаешь, Ева?
Ева пришла в себя и поняла одно: она не может себе позволить слабость. Не сейчас.
На пистолете Конькова не было глушителя. Это означало, что кто-то из соседей мог уже позвонить в полицию! Ева сориентировалась молниеносно – она будто наблюдала за собой со стороны: быстро собрала деньги, кредитки и загранпаспорт, схватила Конькова за плечи и стала трясти.
– Сейчас не время для мерехлюндий! Очнись, немедленно бежать!
– Почему бежать, зачем? Я же только защищался. Надо вызвать полицию!
Александр пытался любой ценой ухватиться за остаток прежней жизни, в которой он был уважаемым директором КБ, а не убийцей.
– У тебя условный срок. Ты в тюрьму захотел снова? Ты оттуда уже никогда не выйдешь!
Коньков замолчал. Он немного пришёл в себя и просчитывал варианты.
– Хорошо. Куда ты там собиралась?
– Теперь у нас один путь. На машине через Украину. Надо взять твои документы и деньги. Времени очень мало!
Они заперли Евину квартиру, сели в её машину и поехали к Александру. «По крайней мере его я спасу, – думала Ева, – хотя бы одного из моих братьев».
Напряженное молчание прервал голос Саши:
– Ева… А зачем Михаил это сделал?..
– Что сделал?
– Ну, встал между нами?
– А сам как думаешь?
После испытанного шока Александр не мог сосредоточиться. Обрывки его мыслей закручивались в воронку вокруг двух ужасных вопросов: зачем Моше это сделал и есть ли в случившемся его вина. Моше искупил кровью своё безумие, в которое его погрузила смерть сына, к этой смерти привела череда ужасных совпадений, и я – одно из звеньев этой цепи… Но если бы выпало хотя бы одно звено, этот мальчик… мой племянник был бы жив, но я не мог на это повлиять никак. И далее по кругу.
Домчали быстро, без пробок. Ева осталась ждать в машине, а Коньков поспешил подняться к себе.
* * *
В это самое время в доме напротив, на чердаке, ожил простенький мобильный снайпера. Лаконичное сообщение – «работаем». Он коротко кивнул самому себе, вытащил и разломал симку, раздавил телефон мощной рифлёной подошвой и занял исходную позицию.
Дверь подъезда открылась, из неё показался Коньков, сделал пару шагов, но вдруг покачнулся и упал. Ева сначала не поняла, в чём дело. Она подумала – сердечный приступ. Выскочила из машины и кинулась к нему. На Сашином высоком лбу краснело аккуратное отверстие, под головой расплывалось густое бордовое пятно. Ева бессильно опустилась рядом и закричала на одной тонкой протяжной ноте. Одна за другой самые дорогие линии жизни оборвались на её глазах. Не удалось ей обмануть судьбу.
Был разгар рабочего дня. Народа вокруг гуляло немного. Два-три человека остановились возле Евы, кто-то вызвал ментов и скорую. Скорая приехала первой. Еве вкатили какой-то успокаивающий укол, и к приезду полиции она была вялая, но по крайней мере в состоянии говорить. Её доставили в убойный к следаку. То, что́ она выложила, выглядело невероятным, но отправленная на её квартиру опергруппа всё подтвердила. Ева рассказала что знала про Михаила, а знала она только легенду, и дело забрала себе ФСБ. В этом диком и почти невероятном деле Ева оказалась единственным свидетелем, с неё взяли подписку о невыезде и потом тягали ещё много раз, в основном по поводу Моше.
Эпилог
Где-то через месяц Ева обнаружила, что беременна. Критические дни не пришли, и тест показал две полоски. Волна радости и надежды окатила её от ступней до макушки и разбилась о чудовищные воспоминания, слишком свежие и слишком