— Я не так выразился. — Доктор Клей смущенно улыбается. — Я буду работать с вами, пока вы находитесь у нас…

«Работать»? А я и не знал, что дети тоже работают.

— …конечно же с помощью моих коллег по детской и взрослой психиатрии, а также с помощью наших невролога и психотерапевтов. Мы собираемся подключить также специалиста по питанию, физио…

Снова раздается стук в дверь. На этот раз Корин входит с полицейским, однако это не тот светловолосый мужчина, которого я видел вчера. Теперь в комнате трое чужих и нас двое, всего пять человек. Все пространство заполнено руками, ногами и телами. Они все говорят не переставая, и от этого у меня начинает гудеть голова.

— Перестаньте говорить одновременно, — произношу я про себя и затыкаю пальцами уши.

— Хочешь, мы сделаем тебе сюрприз?

Ма говорит это мне, а я и не знал, что Норин и полицейский уже ушли. Я качаю головой. Доктор Клей произносит:

— Я не уверен, что это надо делать сейчас…

— Джек, у меня отличные новости, — перебивает его Ма.

Она показывает мне фотоснимки. Даже издалека я вижу, что это — Старый Ник. То же самое лицо, которое я увидел в кровати однажды ночью, но теперь у него на шее табличка, а сам он снят на фоне цифр вроде тех, которыми мы отмечали мой рост в день рождения. Он достает почти до шести футов. На втором снимке он сидит боком, а на третьем — смотрит прямо на меня.

— Ночью полиция поймала его и отправила в тюрьму, где он и останется, — говорит Ма.

Интересно, а коричневый грузовичок тоже попал в тюрьму?

— Когда вы смотрите на снимки, возникают ли у вас симптомы, о которых мы говорили? — спрашивает доктор Клей у Ма.

Она закатывает глаза:

— Неужели вы думаете, что после семи лет пребывания в заточении я хлопнусь в обморок при виде его фотографий?

— А что чувствуешь ты, Джек?

Я не знаю, что ему ответить.

— Я хочу задать тебе один вопрос, но ты можешь и не отвечать, если не захочешь. Хорошо? — говорит он.

Я смотрю на него, а потом снова на снимки. Старый Ник застрял среди цифр и не сможет оттуда выбраться.

— Делал ли этот человек что-нибудь, что тебе не нравилось?

Я киваю.

— Можешь сказать мне что?

— Он отключил нам ток, и овощи стали скользкими.

— Хорошо. А он когда-нибудь бил тебя?

Но тут вмешивается Ма:

— Не надо.

Доктор Клей поднимает руку.

— Никто не сомневается в ваших словах, — говорит он ей. — Но подумайте о ночах, когда вы спали. Я должен получить ответ от самого Джека, это моя работа.

Ма делает глубокий выдох.

— Ну хорошо, — говорит она мне. — Ответь доктору. Бил ли тебя Старый Ник?

— Да, — отвечаю я, — два раза.

Они в изумлении смотрят на меня.

— Когда я совершал Великий побег, он бросил меня на пол грузовика, а потом еще на улице. Во второй раз было гораздо больнее.

— Ну вот и ладненько, — говорит доктор Клей. Он улыбается, я не знаю чему. — Я сейчас зайду в лабораторию и узнаю, нужно ли вам сделать анализ крови на ДНК, — говорит он Ма.

— На ДНК? — В ее голосе снова звучит ярость. — Вы что, думаете, будто я приводила к себе других мужчин?

— Я думаю, что это нужно для суда.

Ма поджимает губы. Их становится совсем не видно.

— Из-за того, что следствие упустило какие-то детали, суды вынуждены ежедневно выпускать на свободу опасных преступников. — Его голос звучит очень сердито. — Понятно?

— Да.

Когда он уходит, я срываю маску и спрашиваю:

— Он что, рассердился на нас?

Ма качает головой:

— Он сердится на Старого Ника.

Я не знал, что доктор Клей был знаком со Старым Ником. Я думал, мы были единственными, кто его знал. Я подхожу посмотреть, что принесла нам Норин. Я не хочу есть, но Ма говорит, что уже второй час и что мы давно уже пропустили время обеда, который должен был быть в двенадцать. Но в моем животе еще нет места для еды.

— Расслабься, — говорит Ма. — Здесь все по-другому, не так, как у нас.

— Но ведь есть же и здесь какие-то правила?

— Здесь нет правил. Мы можем обедать в десять часов, в час, или в три, или даже посреди ночи.

— Я не хочу обедать посреди ночи.

Ма вздыхает:

— Давай возьмем себе за правило, что будем обедать… в любое время между двенадцатью и двумя часами. А если нам не захочется есть, то просто пропустим обед.

— А как мы его пропустим?

— Просто ничего не будем есть. Ноль.

— Хорошо. — Я не прочь когда-нибудь съесть нолик. — Но что Норин будет делать со всей этой едой?

— Выбросит.

— Но ведь еду выбрасывать нельзя.

— Да, но ее все равно придется выбросить, потому что она… ну, станет грязной, что ли.

Я смотрю на разноцветные кусочки пиццы на голубой тарелке. Что-то не похоже, чтобы она была грязной.

— Конечно, она чистая, но никто уже не захочет есть ее после того, как она побывала в наших тарелках, — объясняет Ма. — Так что не беспокойся.

Она все время говорит мне это, но я не знаю, как тут не беспокоиться. Вдруг я зеваю так сильно, что чуть было не падаю с ног. Рука в том месте, где доктор делал укол, еще болит. Я спрашиваю, можно ли нам снова лечь спать, и Ма отвечает: «Конечно», но она собирается почитать газету. Я не знаю, почему ей так хочется почитать газету вместо того, чтобы спать вместе со мной.

Когда я просыпаюсь, свет падает не туда, куда надо.

— Все в порядке, — успокаивает меня Ма, дотрагиваясь своим лицом до моего, — теперь все будет в порядке.

Я надеваю очки, чтобы посмотреть на желтое лицо Бога в нашем окне. Его свет скользит по пушистому серому ковру. В комнату входит Норин с пакетами в руках.

— Неужели нельзя было постучать? — почти кричит Ма, надевая на себя и на меня маски.

— Извините, — отвечает Норин, — я вообще-то стучалась, но вы, наверное, не слышали. В следующий раз я постучу погромче.

— Нет, не надо. Простите меня… я, наверное, разговаривала в это время с Джеком. Может, я и слышала что-то, но мне и в голову не пришло, что это стук в дверь.

— Не беспокойтесь, — отвечает Норин.

— Из соседних комнат доносятся разные звуки, а я не знаю, где это и что это.

— Вам, наверное, все это кажется немного непривычным.

Ма издает короткий смешок.