И слово исчезало навсегда.

И еще. Я скажу девочке: сегодня наша годовщина, читай!

И она увидит, как внизу, в освещенном луной створе колодца, словно на экране, будут появляться слова... мои слова: колодец, колодца... бьется, вьется... дерется... поется...

И она прочтет... и она прочтет...

И тут я отчётливо увидела, что же именно она прочтет:

Отпей, отпей, а то прольется мимо —

наливка лунная в июле столь сладима...

Я – сердце гулкое усталого колодца,

где всхлипывает пьяная вода,

а ты – зелёный сад, где соловьям поётся!

Нужна твоим цветам придонная звезда

колодца в ельнике... и скрип его суставов...

И вздох – до самого изношенного дна...

Отпей и расцветай – упорно, неустанно!

А я ручьем очнусь при свете дня.

Наутро я поняла, что всё это мне приснилось – и про Китса, и про колодец, и сами стишки...

Да: на моей Тайной Лестнице мне стали сниться стишки, подумаешь, невидаль! Ведь какая разница – когда и как они вкладываются в голову – под общим наркозом, под местным, без наркоза? (Стишки стали сниться мне в огромном количестве: я слышала их то с голоса, ясного, но незнакомого, то считывала с каких-то страниц... Проснувшись, всё помнила, но не записывала: не успевала!)

Вот только канал в Роттердаме оказался явью: рядом с моей раскладушкой валялся журнал – я как раз пролистывала его на ночь.

Глава 2

О природе сновидений

(Запись в дневнике)

«Я боюсь людей, не видящих сны. А они, соответственно, боятся меня.

Сейчас я не буду распространяться о разнице человеческих рас. В соответствии с политкорректностью, которая в восемнадцатом веке еще так не называлась, хотя уже существовала по умолчанию, – то есть, в соответствии с элементарными правилами, изобретенными для того, чтобы человек не пожирал человека открыто, а как-либо облагораживал, обставлял различными политесами свой инстинкт хищника и каннибала (например, хоть оттопыривал бы мизинчик) – в соответствии с такой политкорректностью, приспособленной к социальным нуждам и вышедшей словно бы из таксонометрической системы естествознания (Карл Линней), а на самом-то деле как раз наоборот – инкорпорированной в нее, – короче, в соответствии с этим незатейливым фарисейством, принято считать, будто существует один-единственный вид то ли недообезьяны, то ли надобезьяны (что, по сути, одно и то же): человек. И существует якобы один-единственный его подвид: человек разумный. (Ну-ну.)

Развесистая клюква.

Туфта для стада.

Политкорректный бред сивой кобылы.

На мой взгляд (если придерживаться той же эволюционной таблицы), дивергенция между человеком и человеком проходит, условно говоря, даже не на уровне типов (хордовые, бесхордовые), но на уровне царств: есть люди-камни (человекообразные минералы), есть люди-растения (человекообразные представители царства флоры, фрукты и овощи) – и есть люди-звери (человеки из царства фауны).

Однако такая классификация демонстративно-условна, потому что она базируется на свойствах исключительно физического тела. Если же принять во внимание тела – как бы это помягче сказать – менее грубого порядка – эфирное, астральное, ментальное (я уж не заикаюсь про тело казуальное, буддхическое и атмическое), то... следует признать, что “все мы” (ха-ха: “мы”), будучи расклассифицированными в соответствии со своими энергоинформационными структурами, окажемся разбросанными “в очень широком диапазоне”, а именно: по совершенно разным Вселенным – притом таким, которые относятся к принципиально разным измерениям.

Ладно. Вернемся к нашим баранам, т. е. к человекам: людей, не видящих сны, я боюсь смертельно – а они смертельно боятся меня. Друг другу мы тайно враждебны, как сказал классик, имея в виду всего-то, господи боже мой, возню-грызню внутри богемно-пиитической корпорации.

К этому вопросу я предлагаю и другой подход. Люди делятся на тех, которые спят дома одетыми – и на тех, которые бодрствуют дома раздетыми (ну, не обязательно так уж нагишом, но в исподнем). Или сформулируем с более широким размахом: люди делятся на тех, которые спят, не раздеваясь, – и на тех, которые бодрствуют, не одеваясь. И первые мне глубоко противны, даже если они и видят сны, поскольку своим свинским заваливанием в ложе (в лужу!), не совлекши одежд, выказывают неуважение к инобытийной, энигматической природе сновидческого процесса. Ко вторым же отношусь я сама – поскольку явь презираю – она не стоит того, чтобы обряжать себя для нее даже в халат, тем паче, что явь – всего лишь перезарядка пленки в мгновенном “брейке” между прошлым и будущим сном. (А может быть, “явь” – это сон промежуточный. Скорее всего.)

Мне возразят, что существуют люди, которые для сна (для просмотра снов), священнодействуя, совлекают с себя одежды, а для службы (то есть офиса и геморроя), священнодействуя, одежды на себя навлекают. И таких, скажут мне, как раз большинство. Вот это большинство, на мой взгляд, и есть главный свинский контингент по определению – свинский арсенал и его обширный генетический ресурс, поскольку данный – безостановочный, бездумный, бессмысленный процесс (раздевание-одевание-раздевание-одевание-раздевание-одевание, etc.) – они, с тупым прилежанием, проделывают в довольно-таки ответственном промежутке – от матери-сырой-вагины до матери-сырой-могилы. Они проделывают этот ветхий, разящий трупным разложением ритуал послушно, словно марионетки в игровом автомате, – марионетки, пребывающие в бессменной летаргической спячке, при этом (NB!) считая сны сущими пустяками, а время для сна – “потерянным”, ведь в это же время “наяву” они могли бы заняться чем-нибудь “полезным”: например, заработком денег для одеваний-раздеваний.

Сведенборг бы их проклял, это сто пудов.

Обоюдоострая враждебность – сновидящих и сноневидящих (даже, что точнее, сноненавидящих) зиждется на куда более значимых расхождениях.

Для данной классификации у меня есть свой подход.

Первая группа сны действительно не видит. Бревном проваливается в ничто. (”Ничто” у них именно “ничто”, а не “Ничто”. Перефразируем – с точностью до наоборот – В. Ф. Х.: этих брёвнообразных так почему-то и тянет кануть не в Ночь, а в эту серенькую ночку.) И добро ещe, если бы они проваливались в ничтожное свое “ничто” от желания эскапнуться – или от воли к иному знанию (познанию того, что есть их “ничто”) – или от пытливого любопытства к небытию. Так нет же! Перефразируем Г. Р. Д.: бревно останется бревном, хоть ты осыпь его звезда́ми.

Вторая группа что-то во сне видит, но (на этом «но» они подкатывают очи как бы в искренней резиньяции) ничего не помнит. А это ещe хуже! Зря потраченные художественные ресурсы (Того, Кто их дарует). Не в коня корм. Семя, упавшее в бесплодную почву. Зря Ванятке руки дали: он руками держит хрен.