командуй! Это твой шанс, чтобы гореть в адском пламени на пару лет меньше!» — подумал я.

Но видя удивлённо смотрящего на меня пленного, решил тому помочь и немного кивнул, как бы разрешая взять всё в свои руки.

К этому моменту мой подопечный, очевидно, уже полностью разорвал свою связь со старой родиной, а потому без зазрения совести посмотрел в сторону дымящейся колонны и, сглотнув ком в горле, кашлянул и гаркнул:

— Заряжай! Сейчас мы покажем этим гадам, что такое артиллерия!

И началось…

Я точно не помнил, но вроде бы по нормативу скорострельность у гаубицы должна была быть четыре-шесть выстрелов в минуту. Мы же делали девять-десять. И причём стреляли мы очень точно, добиваясь девяти попаданий из десяти выстрелов.

И такой неплохой точности способствовал, в том числе и я.

Забравшись на груду ящиков из-под снарядов и иногда фокусируя взгляд на колоннах, я помогал корректировщику более точно заниматься этой самой корректировкой.

И когда после очередного выстрела мы видели взвивающийся в небо столб чёрного дыма и пламени, которые означали, что выпущенный снаряд достиг нужной цели, артиллеристы, помощники и Мольтке очень радовались этому как дети.

Радость пушкарей, в общем-то, понять было можно. Они извергали восторг, думая, что уничтожают технику, которая захвачена противником. А вот радость корректировщика понять было сложно. Ведь он помогал уничтожению тех войск, за которые воевал час назад.

«Наверное от всего того, что произошло, у него „крыша“ окончательно поехала», — обалдевал я, глядя, как прыгает от счастья Фриц, видя что наш снаряд поразил танк Т-2.

У того, от прямого попадания, очевидно, сдетонировал боекомплект, и он буквально разлетелся на части!

— Забабаха! — хрипел Фриц, хватая меня за руки и при этом, пытаясь шептать. — Забабаха, ты видел? Видел, как мы его⁈

— Да-да, господин обер-ефрейтор, — отвечал на это ему я и шептал в ответ: — Спокойно! Возьми себя в руки! Ты палишься!

— Хорошо! Но сейчас мы ещё прицельней по первым танкам жахнем. У меня же есть бумага с записями, как раз по той вешке, — закричал он и в порыве энтузиазма побежал к мотоциклу, в люльке которого лежал наш ранец с бумагами.

«Более прицельно? Это как? Мы и так почти без промахов бьём», — хмыкнул я, продолжая следить за перемещением ещё недобитой техники нашего общего противника.

А там, вокруг танков, бронетранспортёров и грузовиков то и дело вспыхивали разрывы не только от артиллерийских снарядов, но и от мин. Больше не получая ни от кого команд, миномётчики кучно клали свои подарки по отступающим частям немецких войск. Стреляли они на максимальную дистанцию, до которой было около двух километров, а потому расстояние, дождь, туман и дым от пожаров не давали возможности их командирам увидеть и понять, что стреляют они не по «злой советский русский», а по своим «дойчен зольдатен».

За осмотром творящегося в колоннах хаоса, я отвлёкся, прекратил следить за окружающей обстановкой, а потому не заметил, как к нам, со стороны города, по просёлочной дороге, подъехала легковая машина повышенной проходимости «Volkswagen Typ 82» (Kübelwagen). Она ещё остановиться не успела, как из неё выпрыгнул немецкий офицер и, что-то крича, устремился к нам.

Заметив это, я сразу же спрыгнул на землю и, доставая из-за спины винтовку, собираясь устроить панику, закричал:

— Русские!

Но меня остановили.

— Нет! Это господин майор, — ударил мне по винтовке ладонью вниз подбежавший Шульц.

— А я говорю: русские диверсанты!

— Нет, тебе сказано! Это из штаба! Опусти оружие!

Приехавшего офицера артиллеристы, очевидно, знали, а потому панике не поддались.

— Немедленно прекратить огонь! Что со связью⁈ — подбежал майор к расчету, который в это время заряжал в ствол очередной снаряд. — Почему не отвечаете⁈ Что у вас случилось?

— У нас русские! — вытянулся ефрейтор и гаркнул: — «Штильгештеден!»

Артиллеристы сразу же прекратили стрельбу и, подтянувшись, встали по стойке «смирно».

Майор же тем временем принялся орать:

— Вам же из штаба запретили вести огонь! Почему вы продолжили стрельбу? Где обер-вахмистр? Где Кригер⁈ Где этот дурак⁈

— Он убит, господин майор, — доложил ефрейтор. — Огонь же мы ведём по колонне, которую захватили русские. Это видел обер-ефрейтор Мольтке. Он и командует расчётом.

— Мольтке? Корректировщик Мольтке⁈ Он же сошёл с ума! Или ещё хуже, перед тем как исчез, убил солдат охраны и переметнулся на сторону врага.

— Убил? Исчез? Он не исчез, он здесь…

— Здесь? Где он⁈ Немедленно арестуйте предателя!! — закрутил головой майор.

«Всё, сейчас начнётся», — сказал себе я, тоже начав высматривать Фрица, чтобы во время стрельбы, которая должна будет начаться с секунды на секунду, его случайно не зацепить.

Мольтке нашёлся почти сразу. Сидя в коляске за пулемётом, он сам к себе привлёк внимание: «Я здесь!» — и когда все обернулись, он нажал на гашетку.

Пулемёт сработал штатно и, оглашая всю округу резким тявкающим звуком, стал неистово заливать артиллеристов и штабного свинцом.

«Тра-та-та-та-та!»

Первым умер приехавший майор, затем его водитель, а за ними стоящий рядом ефрейтор и пара артиллеристов. Далее Мольтке перевёл огонь по тем заряжающим, что стояли у ящика со снарядами. А потом и на стоящих в цепи водителя транспортёра и солдат охранения.

Я же поддерживая своего пулемётчика из винтовки, уничтожил двух пытавшихся убежать. Это были последние к тому времени живые немцы, которых ещё не успел уничтожить Фриц. Живых, кроме нас с Фрицем, больше на артиллерийской позиции не было. Но тем не менее, даже прекрасно видя это, новоиспечённый пулемётчик палец со спускового крючка не убрал, а продолжил строчить до тех пор, пока в ленте не закончились патроны.

Однако даже после того, как адская машинка перестала стрелять, Мольтке всё ещё не переставал жать и жать на «курок».

Я аккуратно, на секунду высунулся из-за ящиков и, увидев, что Фриц сидит на месте, так и не отпуская рукоять пулемёта, крикнул:

— Эй, психический, ты всё? Выходить можно⁈

Тот вначале не ответил. Но спустя пару мгновений, очевидно, немного придя в себя, сказал:

— Забабаха, это ты? Ты жив? Я старался в тебя не стрелять.

— Жив, — сказал я и поднялся на ноги. Повесил винтовку на плечо, на всякий случай взял ТТ в руку, и вышел из-за частично покрошенных в щепки, ящиков из-под снарядов.

— Не ожидал, что ты такой кровожадный, — подойдя к нему, сказал я, и с силой оторвал его руку от