— Нас не запугать! — раздалось со двора сразу несколько голосов. — Шюцкор недоделанный!

— Лахтарит (мясники, в переводе с финского), — поддержали их вопль другие текстильщики. Ну, а кем еще можно их назвать? Только одно предположение, что на этой фабрике работают исключительно мужское сословие. Женское — машет кувалдами в соседней кузнице.

Над головами возмущенных мастеровых неизвестно откуда взвилось красное знамя. И сразу же, словно по команде, полетели камни. Оно и понятно: булыжник — оружие пролетариата, даже такого, как ткачи и закройщики с портными.

— Мочи козлов! — взревел организатор.

Парни, до этого отмахивающиеся своими трубами от летающих камней, бросились в драку. Тойво тоже поскакал вместе с ними, подгоняемый наступающим ему на пятки Вилье.

— Мать-перемать! — закричал большой дядька, оказавшийся на пути Антикайнена, и махнул свинчаткой, завернутой в женский платок.

«Русский», — обрадовался Тойво и отклонился назад. Перед его носом пролетел губительный снаряд, а потом над головой просвистела труба, управляемая Волком из Перясейняйоки. Управлял он ею мастерски: угодил по кисти противника. Тот заругался еще пуще прежнего, но из активной драки выбыл, упал на колени и пополз к выходу.

Дальнейшие события разворачивались таким образом, что позднее никто не мог вспомнить, кто же кого бил, кто от кого отбивался? Замечательно было лишь то, что все текстильщики на предплечья повязали себе красные тряпочки, чтобы не ошибиться, кого лупить. Иначе бы и Тойво, и Вилье могли начать драться против своих же. Вероятно, такое разделение было оговорено заранее. Сегодня красные с повязками, завтра белые.

Победила, конечно, дружба. Едва шюцкоровцам удалось истребить, точнее, конечно — нейтрализовать, красных финнов, русские быстро растеряли слаженность и единение, то есть — дружескую связь и плечо друга. Они начали сдаваться один за другим. Совсем скоро драка затихла, все стояли, сидели, лежали и сопели, исподлобья поглядывая друг на друга. Откуда-то из-за пределов двора до слуха всех долетел, вдруг, вой. Ну, не вой, конечно, в прямом понимании, а так, завывания. Причем, исполнялись они исключительно женскими голосами.

— Все, девочки, — сказал руководитель в изодранном в клочья пиджаке, подойдя к двери в помещение склада. — Можете выходить на работу и больше не волноваться.

Дверь открылась, и во двор, одна за другой, принялись выходить заплаканные текстильщицы. Ни на кого не глядя, они прошли в цех, и совсем скоро оттуда раздалось тихое жужжание станков и механизмов, положенных по описи имущества для работы этой фабрики.

Тойво и Вилье переглянулись, словно спрашивая: ну, как? Антикайнену досталось по лицу, по руке и еще по заду. На левой скуле расплывался большой синяк, каждое движение левой руки сопровождали болевые ощущения, на левую половину своего зада он еще не успел посмотреть, но уже ее чувствовал. И чувство это было не из приятных.

— Тебя, словно с одного бока трамбовали, — заметил Ритола. На нем, как ни странно, не просматривалось ни одного следа былой схватки.

— А тебя, словно бы, здесь и не стояло! — скривился Тойво.

— Стояло, стояло, — возразил Вилье. — Только больше бегало и прыгало.

Шюцкоровцы, расслабляясь, нарушили свой обет молчания и принялись о чем-то вполголоса переговариваться с побитыми русскими. Те, в свою очередь, перестали ругаться матом и, временами что-то объясняя былым противникам, иногда позволяли себе короткие смешки.

Потом организатор акции собрал у своих бойцов трубы в тележку, выдал каждому по двадцать марок, и все принялись расходиться. У Тойво складывалось такое впечатление, что некоторые парни из шюцкора пошли пить пиво вместе с былыми русскими противниками. Только «красных» финнов не было видно — им досталось сильнее всего, и на какие-то забастовки они были теперь неспособны еще долгое время.

Вилье пошел в парк на пробежку, а Тойво отправился в их комнату, чтобы слегка отлежаться.

Кряхтя и морщась, он достал двадцать марок, порадовался им, конечно, но решил, что лучше радоваться лежа. Да, и Элиасу Леннроту, если верить рассказам Ритолы, в свое время тоже приходилось отлеживаться. Причем, не час-другой, а, бывало, что и сутки.

Человек, открывший Элиасу в «нулевом» походе место с золотом, назвался Ийваном. Был он среднего возраста, но выглядел донельзя усталым, словно бы только что с рудников, либо из тюрьмы. Ийвану откровенно быстро хотелось избавиться от золота, будто оно жгло ему тело и душу, даже на расстояния взгляда.

Он очень удивился, когда Элиас, удостоверившись в содержимом ящика, сказал:

— Хорошо. Закапывай его обратно.

— Как? — испугался Ийван. — Почему закапывать? Ты его не берешь? Мы так не договаривались.

— Да мы с тобой вообще никак не договаривались, — ответил ему Леннрот. — Я потом возьму, а сначала мне нужно уладить кое-какие дела в местных хозяйствах. Давай-давай, закапывай. Ты же видишь, я пришел без инструмента, так что мне работать нечем.

Ийван совсем удручился и, безвольно схватившись за лопату, набросал сверху ящика земли, выровняв яму с прочей поверхностью.

— А теперь что? — спросил он, закончив работу.

— А все! — похлопал его по плечу Леннрот. — Иди домой, отдыхай, а я с тобой свяжусь через денек-другой. Тогда и золото заберу. В самом деле, не в карманах же мне его нести? Порвутся карманы.

Они вместе отправились прочь от зарытого клада, но перед выходом на дорогу Элиас остановился.

— Не следует, чтобы кто-то видел нас вместе, — сказал он. — Ты иди, а потом и я пойду.

— Потом мы все пойдем, — горько усмехнулся Ийван и двинулся дальше в одиночку.

Через два дня Леннрота возле одной из усадьб остановили полицаи. Люди в форме были настроены агрессивно, ну, да им по службе положено во всех людях видеть врагов народа.

— Что здесь делаешь? — спросили один из них, щеголеватый ровесник Элиаса, косящий своими манерами под военного.

Конечно, можно было покривляться и тешить свое эго глупыми вопросами, типа «а в чем, собственно говоря, дело?» Однако проку от этого не будет ни на грош.

— Иду на встречу с Юханом Кайнулайненом.

— Это еще кто такой? — обратился франт к своим, вероятно, местным коллегам. Те только пожали плечами, поэтому Леннрот позволил себе смелость уточнить:

— Рунопевец из прихода Кесялахти. Здесь в гостях у родственников, вот я и записываю от него руны.

— Ты что — блаженный? — подал голос, возможно, только для самоутверждения, один из местных полицаев.

«Сам ты — блаженный!» — ответил ему Элиас, в мыслях, конечно же, а вслух произнес:

— Магистр философии университета города Або. Здесь в этнографической экспедиции с научной целью.

Местный служитель закона только сплюнул с презрением и явным разочарованием.

Что же тут сказать — тяжелая у парней работа, нервы, как канаты. Тем более, когда золото из клада ушло у них из-под носа.

Распростившись с