Наиболее интенсивную проверку теории о том, что к войнам ведет именно нехватка земель и ресурсов, провели Кэрол и Мелвин Эмбер, использовавшие кросс-культурную выборку из 186 сообществ. На основании этнографических данных об этих сообществах, содержащихся в Региональном архиве человеческих отношений (международной организации, занимающейся кросс-культурными исследованиями), Эмберы оценили несколько причин нехватки ресурсов: частоту неурожаев, природных катаклизмов, таких как засухи или морозы, скудость продовольствия. Как оказалось, эти явления были сильнейшими предикторами частоты войн. Авторы сделали вывод о том, что люди ведут войны, чтобы захватить ресурсы (в особенности землю) у своих врагов и тем самым защитить себя от непредсказуемой нехватки ресурсов в будущем.

Хотя такая интерпретация убедительна, ее доказательства не всегда очевидны, так что ее принимают не все ученые. В результате некоторых традиционных войн проигравшие обращаются в бегство, а их земли действительно оккупируют победители, но бывает, что земля побежденных на некоторое время остается незанятой. Незаметно, чтобы традиционные войны всегда были более интенсивными и жестокими в более густо населенных областях; некоторые места обитания, учитывая образ жизни их обитателей, могли бы с успехом прокормить гораздо более многочисленное население, чем другие. Например, охотники-собиратели, живущие в пустыне, где плотность населения не превышает пять человек на квадратную милю, испытывают большую нехватку ресурсов и больше стремятся расширить свою территорию, чем земледельцы, живущие с плотностью населения в 100 человек на квадратную милю на плодородных, теплых, хорошо увлажненных землях. Таким образом, значение имеет не сама по себе плотность населения, а отношение плотности населения к обилию ресурсов, что часто означает их реальный или потенциальный дефицит. Частота военных столкновений и в самом деле возрастает с плотностью населения, если сравнивать традиционные народности, ведущие сходный образ жизни и живущие в сходной среде.

К другим глубинным факторам, предлагаемым на роль причин традиционных войн, относятся факторы социальные. Люди могут начать войну, чтобы удерживать на расстоянии беспокойных соседей или чтобы вообще от них избавиться; может быть, им нужно завоевать репутацию воинственного народа, чтобы устранить опасность нападений со стороны соседей, которые без колебаний напали бы на любого, о котором известно, что он не готов защищаться. Такая социальная интерпретация не исключает предыдущей теории: глубинной причиной желания удерживать соседей на расстоянии может быть стремление Надежно контролировать собственные земли и ресурсы. Однако стоит упомянуть, что соображения общественного характера могут быть фактором, не связанным с вопросом ресурсов, Потому что стремление держаться подальше от соседей может Привести к действиям гораздо более экстремальным, чем те, что необходимы для защиты собственных ресурсов.

Например, примерно 500 лет назад население Финляндии было в основном сосредоточено на морском побережье, а внутренние лесистые области были заселены слабо. Когда отдельные семьи и небольшие группы начали продвижение внутрь страны, то эти колонисты старались обосновываться как можно дальше друг от друга. Финские друзья рассказывали мне, как эти колонисты совершенно не выносили близости других людей. Человек расчищал для себя и своей семьи маленький участок леса на берегу реки и радовался отсутствию любых признаков того, что у него есть соседи. Однако в один прекрасный день он с ужасом видел, что по реке плывет спиленное бревно. Значит, кто-то еще живет выше по течению! В гневе поселенец начинал красться вверх, по реке сквозь лесную чащу, чтобы выследить пришельца. В первый день он не встречал ни души; на второй — опять никого. Наконец на третий день он выходил к новой расчистке, где трудился другой колонист. Он убивал этого поселенца и еще три дня возвращался к своему хутору и своему семейству, довольный тем, что снова обеспечил своей семье уединение. Хотя эта история может быть легендарной, она иллюстрирует социальные факторы, заставляющие малочисленные сообщества беспокоиться о присутствии даже далеких соседей.

Еще одним глубинным фактором являются преимущества, которые воинственность дает скорее индивиду, а не социальной группе. Воинственного человека или вождя будут больше бояться и слушаться, он повысит свой престиж своими военными подвигами. А это приведет к тому, что он сможет получить больше жен и оставить большее потомство. Например, антрополог Наполеон Шаньон подсчитал на основании собранных им генеалогий яномамо, что если сравнивать мужчин, которым приходилось убивать врагов, с более мирными соплеменниками, то окажется, что у убийц было в среднем в два с половиной раза больше жен и в три раза больше детей. Конечно, для более агрессивных мужчин возрастает вероятность самим быть убитыми в более раннем возрасте, чем менее агрессивные, однако за свою более короткую жизнь первые завоевывали бóльший престиж и в качестве социального поощрения имели больше жен и детей. Естественно, даже если такая зависимость верна для яномамо, я не рекомендую читателям распространять этот вывод на все традиционные сообщества. У некоторых народностей более короткая продолжительность жизни воинственных мужчин не компенсируется возможностью привлечь больше жен в пересчете на десятилетие их более короткой жизни. Так обстоит дело у эквадорских индейцев ваорани, которые даже еще более воинственны, чем яномамо: более воинственные воины ваорани имеют не больше жен, чем менее воинственные, и у первых до репродуктивного возраста доживает меньше детей.

Рассмотрев, таким образом, вопрос о том, почему воюют малочисленные сообщества, поинтересуемся теперь, с кем они сражаются. Например, с большей ли вероятностью племя вступит в войну с противником, говорящим на другом языке, чем с тем, кто говорит на том же? Сражаются ли с теми, с кем торгуют? С теми, с кем вступают в перекрестные браки?

Ответы на эти вопросы можно поместить в более знакомый контекст, задав себе сначала те же вопросы относительно современных войн. Известный британский метеоролог Льюис Ричардсон, чья профессиональная карьера была посвящена математическому анализу сложных паттернов атмосферных ветров, во время Первой мировой войны служил в санитарном транспортном конвое, перевозившем больных и раненых солдат. Двое из троих братьев его жены были убиты на той войне. Побуждаемый, возможно, этими переживаниями, а также своими убеждениями (он вырос в семье квакеров), Ричардсон освоил вторую профессию: математическое изучение причин войны с целью понять, как избегнуть войн в будущем. Его метод состоял в составлении таблицы данных обо всех войнах с 1820 по 1949 год и фиксировании числа смертей. Разделив общую таблицу на пять подразделов в зависимости от этих данных, он начал рассматривать причины, по которым разные государства вступали в войну.

В период с 1820 по 1949 год количество войн, в которые было вовлечено то или иное государство, очень сильно варьировало от страны к стране: от более чем 20 для Франции и Британии до одной (Швейцария) или ни одной (Швеция). Главной причиной этих различий было число стран, с которыми изучаемая страна имела общую границу: чем больше соседей, тем больше войн в среднем за длительный период времени; число войн было примерно пропорционально числу граничащих стран. Говорило ли население соседней страны на том же языке или другом, особого значения не имело. Единственным исключением из этого паттерна было следующее: число войн, в которых обе стороны говорили по-китайски, было пропорционально меньше, а число войн, в которых обе стороны говорили по-испански, — пропорционально больше, чем можно было ожидать, исходя из общего числа говорящих по-китайски и по-испански в мире. Ричардсон задался вопросом: какие культурные факторы делали носителей испанского языка особенно воинственными, а говорящих по-китайски — более мирными. Его соображения увлекательны, но я отсылаю заинтересованного читателя непосредственно к вышедшей в 1960 году книге Ричардсона “Статистика смертельных конфликтов”.