Во время одного из визитов на Новую Гвинею я познакомился с молодым человеком по имени Эну, история жизни которого показалась мне примечательной. Эну вырос в местности, где воспитание детей было очень репрессивным, где дети несли тяжелую ношу обязанностей и чувства вины. Когда Эну исполнилось пять лет, он решил, что такой жизни с него хватит. Он покинул своих родителей и большинство родственников и переселился в другое племя, в деревню, где жили его родичи, выразившие готовность о нем заботиться. Там Эну оказался в обществе, где практиковалось невмешательство — нечто прямо противоположное обычаям его родной общины. Считалось, что маленькие дети сами несут ответственность за свои действия, им разрешалось делать все, что они хотят. Например, если малыш играл рядом с огнем, взрослые не вмешивались. В результате у многих взрослых в деревне были следы ожогов — наследие их неосторожности в детстве.

Оба стиля воспитания ребенка сегодня были бы с ужасом отвергнуты в индустриальных странах Запада. Однако традиция оставлять детей в покое, принятая в деревне, усыновившей Эну, не является чем-то необычным по стандартам охотников-собирателей, в сообществах которых дети рассматриваются как самостоятельные индивиды, желания которых не следует ограничивать и которым разрешается играть с опасными предметами, такими как острые ножи, горячие горшки или огонь.

Почему нас должны интересовать методы воспитания детей в традиционных сообществах — обществах охотников-собирателей, огородников, пастухов? Один ответ имеет академический характер: дети в этих обществах составляют до половины населения. Социолог, который игнорирует половину членов какого-либо общества, не может претендовать на понимание этого общества. Другой академический ответ заключается в том, что любой аспект жизни взрослого человека включает в себя в качестве компонента результат определенного развития. Нельзя понять отношение общества к разрешению споров или к браку, не зная, как взгляд на эти стороны жизни усваивается детьми в процессе социализации.

Несмотря на веские причины интересоваться воспитанием детей в незападных обществах, это воспитание изучалось гораздо меньше, чем оно того заслуживает. Отчасти проблема заключается в том, что многие исследователи, отправляющиеся изучать другие культуры, молоды, не имеют собственных детей, опыта в разговорах с детьми и наблюдениях за ними и поэтому в основном описывают и интервьюируют взрослых. Антропология, образование, психология и другие академические дисциплины имеют собственную идеологию и в результате в каждый данный момент сосредоточивают внимание на определенном наборе тем для исследования; этим объясняются шоры, заслоняющие те феномены, которые признаются не стоящими изучения.

Даже те исследования возрастного развития, которые считаются кросс-культурными, т.е. сравнивающие немецких, американских, японских и китайских детей, на самом деле охватывают общества, представляющие один и тот же тонкий сектор разнообразия человеческих культур. Все эти общества похожи тем, что для них характерны централизованное правительство, экономическая специализация и социально-экономическое неравенство, а все это совершенно нетипично для множества других человеческих культур. В результате современные государства используют ограниченный набор методов воспитания детей, и эти методы, если взглянуть на них в исторической перспективе, весьма необычны. Они включают школьное обучение, направляемое государством (в противоположность обучению как части повседневной жизни и игры), защиту детей полицией, а не только родителями, одновозрастные игровые группы (в отличие от традиционного общества, где дети всех возрастов обычно играют вместе), отдельные помещения для сна для родителей и детей (в отличие от сна в общей постели) и кормление младенца матерью (если вообще мать кормит его грудью) по расписанию, часто определяемому матерью, а не ребенком.

В результате обобщений, которые делали в отношении детей Жан Пиаже, Эрик Эриксон, Зигмунд Фрейд, многие педиатры и детские психологи, по большей части опираются на исследования WEIRD-обществ, в основном на изучение студентов колледжей и детей профессоров, а затем эти обобщения были необоснованно распространены на весь мир. Например, Фрейд подчеркивал роль сексуального влечения и его частой неудовлетворенности. Однако такой психоаналитический подход неприменим к изучению боливийских индейцев сириано, как и многих других традиционных сообществ, в которых у человека всегда находятся покладистые сексуальные партнеры, но где зато обычен голод, а поиск пищи постоянно сопровождается неудачами и разочарованиями. Популярные в прошлом на Западе педагогические теории, подчеркивавшие потребность ребенка в любви и эмоциональной поддержке, рассматривали широко распространенную в других сообществах практику грудного кормления по требованию младенца как чрезмерное потворство и обозначали его фрейдистским термином “излишнее удовлетворение на оральной стадии психосексуального развития”. Однако, как мы увидим, кормление грудью по требованию младенца было в прошлом почти общепринятым обычаем, и в пользу такого подхода есть много аргументов. Современная же западная практика грудного кормления с большими интервалами (ради удобства матери) является в исторической перспективе редким исключением.

Таковы научные основания нашего интереса к воспитанию детей в традиционных сообществах. Однако существуют и веские практические причины для того, чтобы мы, не ученые, этим заинтересовались. Малочисленные народности демонстрируют нам огромное разнообразие методов воспитания детей и показывают нам результаты тысяч естественных экспериментов в этой области. Ни одно правительство западного государства не позволило бы нам провести такой опыт, который пережил Эну, — переход от чрезмерной репрессивности к абсолютному невмешательству. Хотя немногие читатели этой книги сочли бы привлекательной идею о том, что ребенку можно позволить играть с огнем, многие другие особенности воспитания детей в традиционных сообществах, как мы увидим, вполне достойны рассмотрения. Таким образом, еще один аргумент в пользу их изучения заключается в том, что мы смогли бы делать собственный выбор на основе более обширной информации. Малочисленные народности могут предложить нам способы воспитания детей, которые отличны от общепринятых на Западе, но которые мы тем не менее можем найти привлекательными, узнав, как они отражаются на детях.

Наконец, в последние десятилетия наблюдается возрастающий интерес к сравнительному изучению воспитания детей в малочисленных общинах. Например, было проведено полдюжины специальных (а не сопутствующих другим антропологическим наблюдениям) исследований родительских практик в последних сообществах, все еще в значительной мере остающихся охотниками-собирателями: среди пигмеев эфе и ака из африканских дождевых лесов, народности !кунг из пустынь Южной Африки, восточноафриканских хадза, индейцев аче из Парагвая и филиппинских агта. В этой главе я расскажу о том, что такие исследования малочисленных народностей рассказали нам о рождении ребенка и его убийстве, о грудном вскармливании и отнятии от груди, о физических контактах ребенка со взрослым, о роли отцов и взрослых, не являющихся родителями, о реакции на детский плач, о наказаниях детей, о предоставлении ребенку свободы исследовать окружающую среду, об играх и обучении детей, о взносе детей в экономику группы.