и посему оставив всякую мысль о том, кто ныне одерживает верх, а кто терпит поражение, одержимые едино жаждой наживы, они перебили несчастных пажей и слуг, обретавшихся при лошадях, не решившись при том прийти на помощь своим, а вместо того, присвоили себе добрых коней и все, что на них было навьючено, и вместе с добычей пустились прочь, по обыкновению грабителей и трусов, не думая более о том, чтобы отправиться к своим. Когда же арманьяки поняли, что те не вернуться более, то по сказанной причине пришли в великое смятение, ибо прознали от одного из своих герольдов, что ломбардцы бежали прочь без единого выстрела, предпочитая бою грабеж, и посему в битве их оставалось не более XV тысяч, но тяготивший их грех стал им во всем препоной; и они не в состоянии были свершить ничего достойного, ибо по их вине пал герцог Бургундский. Когда же англичане увидели, что они пришли в великое смятение, сплотились и доблестно ударили на них всей своей мощью, и теснили их прочь все больше и больше, так, что противнику было уже не вздохнуть, и наконец, те ударились в бегство, желая едино спасти свои жизни, в то время как люди регента преследовали их по пятам до самого Вернея, что в Перше. И там же разыгралась жестокая резня, и всего их полегло [от мечей и другого] оружия, как то утверждали герольды не менее IX тысяч[1200]. И тогда же оказался в плену герцог Алансонский[1201], в то время как граф д’Омаль[1202], сын графа д’Аркура и граф Дуглас Шотландский[1203] погибли оба, и вместе с ними погиб граф Бюшан[1204], а также погиб граф де Тоннерр[1205], и граф де Вентадур[1206] погиб, и также виконт де Нарбонн[1207]; ему же мертвому отрубили голову а тело вздернули на виселицу, а голову насадили на острие длинного копья[1208].

406. Далее, из арманьяков на поле боя найдены были мертвыми две тысячи IIIc LXXV латников или около того[1209].

407. Далее, среди людей регента, мертвыми было найдено около III тысяч человек, и среди таковых весьма небольшое число знатных[1210].

408. Те же, что были заперты в городе, видя столь великий разгром, дабы спасти свои жизни положили за лучшее сдаться на милость регента, и таковое намерение исполнили. Среди них же обретались раненые, другие были скорее мертвы, чем живы, и посему их всех выгнали прочь из города, совершенно безоружными, повергнув их таковым образом в великое смятение.

409. Далее, ломбардцы, укравшие лошадей, о чем рассказано было ранее, отнюдь не пожелали двигаться далее всем сообща, посему же часть из них встретили неподалеку от Шартра и многих из них убили и ранили, и ограбили до нитки, названная же битва пришлась на четверг, на XVII день августа месяца, тысяча IIIIc XXIIII года. В следующую за тем пятницу, на XVIII день сказанного месяца, в Париже повсюду жгли костры, и весьма пышно праздновали поражение арманьяков[1211], ибо говорили, будто те хвастались, что ежели им случится одержать победу над нашими людьми, не пощадят ни женщин, ни детей, ни герольдов, ни менестрелей, и всех без исключения поразят мечами[1212].

410. Далее, в день Рождества Св. Богородицы, что в сентябре месяце[1213], регент прибыл в Париж, и Париж украшен был по всему пути его следования, и улицы были украшены и убраны весьма чисто. И навстречу ему вышли парижане, все без исключение одетые в алое[1214]. Он же прибыл около пяти часов после обеденного времени, и часть ожидающих вышла прочь из города, к капелле Сен-Дени[1215], дабы ожидать там его прибытия, и завидя его, все громкими голосами запели Te Deum, laudamus[1216] и вслед за тем иные гимны во славу Божию[1217]. Засим, он въехал в Париж в сопровождении свиты и горожан, и везде, где случилось проезжать, его приветствовали громкими криками «Noel!»[1218] Тогда же на углу Ломбардской улицы его уже дожидался некий музыкант, игравший на своем инструменте, и выряженный столь замысловатым образом, как то не видано было ранее.

411. Далее, у входа в Шатле представлена была весьма прекрасная мистерия, состоявшая из сцен Старого и Нового Заветов, в каковой участвовали парижские дети, представлявшие словно бы картины, изображенные на стене, без слов и телодвижений[1219]. Засим, насладившись вдосталь сказанной мистерией, он отправился в собор Нотр-Дам, где его принимали словно Господа, ибо те, что оставались в городе, а также каноники собора Нотр-Дам, принимали его с величайшей честью, и пели один за другим все гимны и псалмы, каковые только знали, а также играли на органах и трубах, и все колокола звонили беспрестанно. Коротко говоря, даже римляне во время своих триумфов никого не чествовали столь пышно, каковые почести пришлись на долю ему и его супруге, каковая всегда сопровождала его, куда бы ему не довелось отправиться[1220].

412. Далее, в сказанном году урожай винограда выдался столь богатым, как то не помнили даже старожилы, при том, что вино, и вслед за тем сосуды, для такового необходимые, были столь дороги, что за за два или три пустых бочонка[1221] давали полный бочонок вина, а пуансон[1222] вина, без учета налога, стоил XVI-XVIII парижских солей, коротко говоря, многие предпочли сохранять свое вино в подземных погребах, каковые же приказывали для себя вырыть. Однако, [к концу сезона уборки винограда], вино торговалось уже в таком количестве, что за пинту[1223] просили дубль[1224], при том, что три подобных дубля по цене равнялись одному блану[1225], а во времени праздника Св. Ремигия[1226], каковой в этом году пришелся на воскресенье, пинту вина можно было приобрести за один денье.

413. Далее, вечером того же дня, когда регенту случилось прибыть в Париж, как о том сказано было ранее, по всему Парижу стали жечь костры, выражая тем самым свою великую радость[1227], и случилось сказанное в день Рождества Св. Богородицы, в пятницу.

414. Далее, люди всякого звания, за исключением единственно правителей, за каждый бочонок вина, каковой им принадлежал, принуждены были платить весьма тяжкий налог, ибо все те, чьи виноградники обретались за воротами Сен-Жак и Бордель[1228], вынуждены были за каждый бочонок платить по III парижских соля полновесными деньгами, а за пуансон, бочонок или