электричка вырвалась за город, в вагоне зажегся полный свет, и в окне стало черно.

Наталья Владимировна заснула только под утро. Она спала, когда Григорий Александрович встал, оделся и вышел из дома.

Утро было холодное, воздух — сырой, небо — серое.

Григорий Александрович открыл калитку, поглядел на табличку

ЗДЕСЬ МОЖНО ВЗЯТЬ ЦВЕТЫ

отодрал ее и бросил в сторону. Потом закрыл за собой калитку и пошел по дороге.

— Здоров! — закричал дядя Коля. — Куда собрался? По грибы, что ль?

— Пройдусь, — коротко сказал Григорий Александрович.

— Но! — сказал дядя Коля. — А то я гляжу, куда это ты собрался?..

Григорий Александрович шел по дороге. По сторонам стоял скучный лес. В голове вертелась дурацкая песенка «звездоглядов».

Вдруг Григорий Александрович остановился. Перед ним стояла девчушка лет четырех-пяти. В руке у нее был пучок ярко-желтых одуванчиков.

— А я умею делать букеты, — сообщила девочка без всяких предисловий.

— Молодец, — сказал Григорий Александрович.

— Пахнут, — сказала девочка, понюхав букет. — Понюхай!

Ножкин присел на корточки и поднес одуванчики к лицу.

— Замечательно, — сказал он.

— Их надо поставить в вазу. У тебя есть ваза?

— Ваза есть, — сказал Ножкин.

— Тогда ты тоже собери букет — сказала девочка.

И исчезла так же неожиданно, как появилась.

Ножкин с трудом поднялся и вдохнул тяжелый сырой воздух…

Впрочем, нет! Не так!

Ножкин поднялся во весь рост и вдохнул чистейший озон. Сверкнул на дороге осколок стекла. В ультрасинем небе трепетали зеленые листочки. Звенела радостная птичья ругань. За лесом лихо свистнула электричка. Утро было великолепное. Оно уже начинало становиться отличным днем.

Нигде по всей земле в этот день не было отмечено осадков в виде дождя, града или мокрого снега. Не отмечалось даже переменной облачности

Над поселком и городом, над всеми другими городами, селами, поселками, кишлаками, аулами и дрейфующими станциями — над всем миром в этот день торжествовало Солнце.

Огромный ярко-желтый одуванчик — нежный и ослепительный.

И здесь, пожалуй, можно поставить точку.

Для верности, конечно, следовало бы еще написать, как Ножкин с просветленным взором вернулся домой, поднял с земли табличку и вновь водрузил ее на калитку…

Но мы уверены, что это легко представит себе каждый, кто полагает, что так оно и было в действительности.

197?

Полным-полно рыжих

В конце концов, все — в твоих руках.

Или ты смело толкаешь дверь и попадаешь в этот мир, где у тебя появляется шанс стать первым, — только первым, самым первым! — или остаешься там, на улице, за бортом, одним из тех, кто не решается рискнут^

Я был не из тех, кто остается за дверью.

Рыжий был тоже не из тех.

— Будешь играть против меня? — спросил он с усмешкой. — Ну-ну! Попробуй!

Я тоже усмехнулся. Я был не из тех, кто пробует. Я был из тех, кто побеждает.

Вброшен мяч. Белый, прыгучий шарик… Впрочем, нет, это был оранжевый мяч, «адидас». Стадион ревет. Сперва игра у меня не клеится. Рыжий смеется мне в лицо. Ему кажется, что игра уже сделана. Но я беру себя в руки. Я — Большой Майк, Суперзвезда Баскетбольной Площадки, Король Финта и Гений Дриблинга — показываю рыжему, что такое настоящая работа. Я сравниваю счет и на последней секунде в неповторимом прыжке вонзаю в корзину победный мяч.

Стадион неистовствует. Рыжий плачет в раздевалке. У меня нет для него утешений. Побеждает сильнейший — таков закон.

— Ничего, — бормочет рыжий. — Мы поквитаемся.

Я не удостаиваю его ответом.

…Моя рука лежит на ручке управления. Самолет идет на базу. Горючего в баках — на два плевка. И рыжие словно знают об этом. Три рыжих истребителя против одного.

«Ладно, ребята. Посмотрим. Таких асов, как Коршун Майк, не так уж много в этом синем небе…»

Одного я убрал сразу — рыжая вспышка, и он исчез. Остались двое.

Они еще не понимают, с кем их столкнула судьба.

Я бросаю машину в вираж, взмываю вверх. «Бочка», «горка», «мертвая петля». Вторая вспышка — и остается один рыжий. Он делает попытку уйти в облака, но я достаю его. Дымный след прочерчивает небо. Как всегда, победа за мной — Коршуном Мешком, Грозой Воздушного Океана!..

— Все равно, — криво улыбается рыжий, — все равно я тебя сделаю!..

И снова грохот моторов. Но это не воздух — это земля автодрома содрогается от рева гоночных машин. Большие гонки. «Гран-при».

На старте я всегда спокоен. Спокойней всех. Недаром меня зовут Железный Майк — Гонщик Без Нервов.

Ревут моторы. Я иду вторым — рыжий сумел выскочить вперед. Но я хладнокровен и уверен в себе. Каждую микросекунду ощущаю я своим телом. Последний круг — пора! Я выжимаю из машины все, что можно, и еще столько же. Вот я поравнялся с рыжим. Вот я обхожу его — иду первым. Теперь все — теперь достать меня сможет только сам дьявол. Пусть теперь бесится рыжий, пусть бе…

Страшный грохот — и все гаснет. Это рыжий, не сумев обойти меня, таранил мою машину.

Теперь уже я говорю:

— Мы сквитаемся, рыжий, мы сведем счеты.

…Все очень просто. Два кольта и две мишени.

Каждый служит мишенью для другого. Так выясняют отношения настоящие ковбои, когда дорога слишком узка для двоих.

— Мне кажется, — медленно говорю я, — на свете можно отыскать место, где твое присутствие было бы более желательным.

— Возможно, — цедит рыжий сквозь зубы. — Но это только мое дело!

Взлетают кольты!

Он довольно проворен, этот рыжий. То есть, он БЫЛ проворен. Я оказался слишком быстр для него. И слишком точен. Меткий Майк — таково было мое имя. Меткий Майк — Благородное Сердце Прерий.

— Ну, ребята, — обвожу я взглядом собравшихся зевак. — Кто следующий?

Но желающих нет.

Надвинув шляпу на самый лоб, я выхожу из салуна. Я ухожу, оставляя за собой поверженных врагов, раздавленных конкурентов, уничтоженных соперников.

…Дверь закрывается за мной. В поток прохожих попадаю я, в поток дождя, в поток повседневности. Я поднимаю воротник, твердой рукой достаю сигарету и закуриваю, прищурив верный глаз. И медленно шагаю по улице, мышцы налиты сталью, взгляд холоден, пульс спокоен и четок.

По улице идет Смелый-Быстрый-Меткий-Самый-Первый-В-Мире-Майк.

Он идет, уверенно глядя сквозь дождь, сквозь лица, сквозь витрины…

Вдруг — толчок в грудь.

— Ну, куда лезешь-то? — слышу я. — Прям как не люди, ей-богу! Прям с магазина не вытти!

— Извините, — говорю я.

— Нахал! — извиняет меня тетка.

Я захожу в магазин.

Пельмени, кефир, батон. Самообслуживание — это очень удобно. Вообще, после того как она окончательно ушла