Тем временем находившаяся в Лувре королева Екатерина, которой доложили о происходящем, пришла в отчаяние. Множащиеся с каждым часом тревожные известия свидетельствовали о размерах бедствия и о ее ошибке. Она просчиталась. На совести королевы-матери теперь бессчетное количество жизней. Не было на то ее воли. Совсем иного она добивалась. Ей нужно было только избавиться от человека, пытавшегося занять ее место, управлять королем и через него всей Францией. Вместо того чтобы покончить с опасностью, она создала новую, еще страшнее. Все донесения осведомителей указывали на герцога Гиза как на вдохновителя расправы. Нежданно-негаданно у Парижа появился новый хозяин. Екатерина осознала свой политический промах. Она, всегда защищавшая равенство вероисповеданий и всеми силами противившаяся давлению испанского короля Филиппа II и Папы Римского, требовавших от нее истребления протестантской ереси, угодила в ловушку. Сама того не желая, она стала великой мстительницей за католическую веру.

Напуганная положением дел, королева решила распустить совет. У нее были заботы поважнее, чем выслушивать стенания тех, кто сослужил ей такую плохую службу. Ее мучили раскаяние и злость на саму себя. Она позволила герцогу Гизу провести ее. Теперь Екатерина знала, что дама у окна не была случайным совпадением, как бы ни хотелось ей в это верить. Ее послал туда герцог. Теперь он может быть доволен. Ценой кровавой бани ему удалось наконец отомстить за смерть отца. В этот момент Екатерина чувствовала себя самой беспомощной из королев.

Воскресенье, 24 августа, 00.45.

Лувр. Кордегардия

Как только во дворе послышались первые выстрелы, офицер Жан Лагариг понял, что либо кто-то нарушил приказ, либо гугеноты обо всем прознали. Не спрашивая разрешения командира, он решил действовать немедленно и внезапно атаковать дальние кварталы, куда выстрелы пока не доносились.

Вместе со своим отрядом он покинул королевский дворец и поспешно направился к своей цели. По улицам во всех направлениях двигались войска. Начиналось то, что капитан Нансей не без сарказма называл «предварительной чисткой». Лагариг приказал своим людям ускорить шаг. Он тоже торопился приступить к действиям. Путь до окраины занял не более получаса.

Гвардейцы окружили квартал, чтобы отрезать жертвам пути к отступлению. Начальник отряда приказал обходить все дома, один за другим. Того, кто окажет сопротивление, убивать на месте, не раздумывая. Будут кричать о своей невиновности — им же хуже. Солдаты должны были наступать, постепенно сжимая кольцо, пока не дойдут до церкви Святого Христофора, возвышающейся посреди единственной площади квартала. Таким образом, ни один не уйдет от возмездия. Молодым офицером все больше овладевала жажда мести. Нако-нец-то король понял, что его терпимость по отношению к так называемой новой религии наносит оскорбление Господу. Священник говорил об этом в воскресной проповеди. А священник разбирается в таких вещах, он не может ошибаться.

Жан Лагариг кое-что добавил от себя, передавая своим людям полученные им указания. Он сказал им так:

— Спрашивайте каждого: «Католик или протестант?» Тех, кто без колебаний ответит «католик», оставляйте в покое. Но перед тем, как идти в следующий дом, не забудьте спросить, не укрывают ли у себя гугенотов они или их соседи. Тех же, кто с гордостью заявит «протестант», рубите безжалостно. Тех, кто замешкается с ответом, тоже убивайте. Чтобы не говорили потом, что эти проклятые вероотступники сумели нас обмануть.

— А если мы наткнемся на аппетитную протестантскую бабенку? Можно нам поразвлечься с ней, прежде чем отправить ее в преисподнюю? — спросил один из солдат, маленький и уродливый, с длинными сальными волосами и выбитыми передними зубами.

— Заткнись, Лафиг, — сердито бросил Жан Лагариг, — если застану тебя с расстегнутыми штанами, сделаю евнухом. Клянусь.

Солдат Лафиг бросил на своего командира взгляд, полный ненависти, думая про себя: «Чертов ханжа».

— Нет, он точно никогда не знал женщины, — прошептал он стоящему рядом товарищу, кивая на офицера, — вечно таскает с собой молитвенник. Ему бы попом быть, а не солдатом.

Оба тихонько захихикали. Убедившись, что его не слышат, Лафиг шепотом продолжил:

— Все равно, если найдем девчонку, будь она хорошенькая или уродина, уж мы с ней позабавимся, верно?

— А то как же, — с готовностью отозвался товарищ, — ну а если этот попробует нам помешать, найдем способ от него избавиться. Шальная пуля, выпущенная удирающим гугенотом… Никто не догадается.

Они обменялись понимающими взглядами. Солдат Лафиг кивнул в знак согласия.

Воскресенье, 24 августа, 01.30.

Комната Франсуа

Франсуа проснулся весь в поту. Сон его был недолгим и тревожным. От горячего тела Тинеллы под боком на узкой кровати было еще жарче. Девушка крепко спала. Казалось, ни духота, ни зной ничуть не мешают ей. Даже во сне она прильнула к мужчине, научившему ее плотской любви. Франсуа некоторое время наблюдал за ней. Интересно, что ей сейчас снится? То и дело ее левая рука вздрагивала, и указательный пальчик скользил по его груди. С Тинеллы пот тоже лился ручьями, но она не просыпалась. Франсуа невольно отбросил локон, падавший ей на лоб. Во сне Тинелла казалась еще красивее. Ее кожа была мягкой и нежной. Он рассеянно провел кончиками пальцев по ее телу. Девушка не проснулась. Франсуа не хотелось будить ее, но духота была невыносимой. Поэтому он отстранился от нее, осторожно переложил ее голову со своего плеча на подушку и встал. От вечерней свежести не осталось и следа. Ночь выдалась на редкость удушливая. Франсуа подошел к открытому окну. Ни дуновения ветерка. Листья деревьев, видневшихся за крышей соседнего дома, замерли в неподвижном воздухе. Молодой человек отметил про себя, что впервые смотрит в окно ночью. Он мало времени проводил дома, предпочитая бродить по городу, если не было развлечения получше. Париж завораживал его своей суетой, толпами незнакомых людей, снующих по улицам днем и ночью, обилием предоставляющихся здесь возможностей. С самого приезда, не имея ни определенных планов на будущее, ни постоянной службы, Франсуа тем не менее все время был чем-то занят. Запираться в этой убогой каморке у него не было ни малейшего желания. Она служила ему лишь местом ночлега, вдали от бурлящего центра столицы, сулившего новые приключения и знакомства. Париж — не его деревня в Бретани, где все между собой знакомы. Наконец-то есть где развернуться. Можно гулять сколько душе угодно, не встретив ни одного знакомого лица. Вот за что Франсуа полюбил этот город. И еще за ощущение независимости и принадлежности к большому миру. Даже здешний воздух приводил его в восторг. В нем как будто витали изысканные ароматы настоящей жизни: любовь, удача, торговля, двор, богатство, развлечения. Да, Франсуа обожал Париж. Ни один город в мире с ним не сравнится. Впрочем, усмехнулся про себя юноша, других городов он и не видел. Ему никогда не доводилось путешествовать, если не считать нелегкого пути из деревни сюда. Но эти несколько сотен лье, пройденные пешком, открыли ему глаза на мир, совершенно не похожий на тот, в котором он жил раньше. Париж расширил для него горизонты. Он слышал рассказы о чудесах Италии. Женева, Антверпен, Лондон — его завораживали все эти незнакомые названия, которые он не сумел бы отыскать на карте. Но что ему до карты? В Париже Франсуа наконец удалось познать чувство свободы. И он был счастлив.