Как ни странно, но у раненого выравнивалось дыхание, сердце билось сильнее, пульс прощупывался легче, даже на мертвенно-бледное лицо возвращались подобия красок. Больной, сутками не приходящий в сознание, словно чувствовал присутствие молчаливой рыжей девчонки.

Пожилая кругленькая медсестра пользовалась в клинике уважением. Говорили, что она знает «петушиное» слово. Лидии Николаевне — так звали медсестру — всегда отдавали под опеку самых безнадежных больных, и они как-то выздоравливали.

Опытной медсестре поверили. Василисе выделили белый халат, тапочки, косынку и даже подписали временный пропуск.

Василиса о многом передумала за эти страшные несколько дней. К ней вернулись все детские проблемы, вечный вопрос о смысле жизни снова казался неразрешимым и болезненно острым.

Выходило, Коська Нарышкин прав — жизнь не имела никакого смысла. Кирилл умирал, и Василиса понимала как никогда — смысл в самой жизни, больше ни в чем. Ведь если она оборвется…

Все закончится!

Есть ли для умирающего Кирилла разница, останется этот мир в целости и сохранности, если самого Кирилла больше не будет?

Василисе уже не узнать — любил ли Кирилл зимние закаты, какую выбрал себе звезду, и не погасла ли она, не скатилась ли в лесной ручей в тот ужасный вечер.

Коська Нарышкин как-то сказал, что боится смотреть в ночное небо, боится найти его опустевшим, тусклым и чужим. Слишком много друзей Нарышкин потерял за годы бессмысленной и жестокой войны, а ведь каждая человеческая душа — это живой огонь там, наверху. Он зажигается самим Господом, зато гасится…

Коська Нарышкин поверил в Бога, когда умирал. Но наотрез отказывался говорить на эту тему с Василисой. Лишь сухо заметил, что каждый идет к Создателю своим путем и суетиться нет смысла.

Василиса боролась за жизнь Рокотова, как умела. Вспоминала «науку» старой знахарки и «держала» Кирилла в этом мире, не отпуская его в другой, может быть, лучший.

Терпеливо сидела рядом, отдавая жизненную энергию, перекачивая ее тоненьким живительным ручейком из ладони в ладонь. Завороженно смотрела на непонятные приборы, мысленно умоляя их работать лучше, доверяя им и в то же самое время не доверяя — простое железо, да что оно может?!

Из больничной палаты Василиса буквально выползала, делано улыбаясь озабоченной медсестре и спеша на солнышко, только оно могло вернуть ее к жизни, оно и верная Кара.

Сова все-таки отыскала Василису в этом огромном чужом городе! С возбужденным клекотом упала на плечи девушки на следующий же вечер после страшного дня, когда выжатая Василиса возвращалась домой из больницы, с трудом переставляя ноги. Взъерошенная, уставшая, но счастливая встречей, почти невесомый сгусток беззаветной любви и преданности.

Первое время Василиса чувствовала себя вампиром, припадая к этому живительному роднику, восстанавливающему ее силы, а значит — и силы Кирилла.

Василиса безжалостно «насыщалась», благодарно прижимая к груди Кару и проклиная себя. Слишком хорошо понимала: ее жизнь — это лишний день жизни для умирающего Кирилла.

Девушке казалось, она досуха «выпивала» Кару. Сейчас несчастная сова замрет в ее руках, иссохшая и пустая.

Василиса не сразу поняла, что припала к неиссякаемому источнику. Любовь, оказывается, не жизненная энергия, это нечто совершенно иное, чем невозможно поделиться, что невозможно осушить или полностью выбрать. Любовь или есть, или ее нет, она всегда в твоем распоряжении, не важно, исходит она от человека или лесной птицы.

Как ни странно, понимание этого факта привело к резкой перемене в состоянии Кирилла.

Василиса больше не жалела Рокотова, она пыталась любить его.

Как друга, не больше!

Как спасителя.

Как потрясающе сильного и честного человека, для которого слово «ответственность» не пустой звук. Как человека, способного отдать собственную жизнь, защищая малознакомую девушку, просто оставаясь мужчиной.

Василиса сидела у постели и жадно рассматривала лицо Кирилла, стараясь запомнить его и насмехаясь над собой — будто способна забыть!

Она понимала, что не сегодня завтра все изменится. Кирилл в любую секунду мог открыть глаза, сейчас он просто спал, она чувствовала.

И Лидия Николаевна это как-то поняла. Долго, недоверчиво смотрела на приборы, а потом прошептала, оборачиваясь к Василисе:

— Малышка, ты настоящая волшебница!

— Не волшебница, просто лесная ведьма, — угрюмо усмехнулась Василиса.

— Почему — лесная? — рассеянно удивилась медсестра, проверяя пульс пациента и расцветая на глазах.

— Выросла в лесничестве, — пожала плечами Василиса. — И папа у меня лесник.

— Не хочешь стать врачом? — Лидия Николаевна поправила капельницу. — Поверь, из тебя вышел бы чудесный доктор.

— Нет. Я буду лечить зверей.

— Станешь ветеринаром?

— Да.

Лидия Николаевна улыбнулась Василисе и шепнула ей на ухо:

— Этот юноша обязан тебе жизнью, я в таких вещах разбираюсь.

— Это я обязана ему, — хмуро пробормотала Василиса и с горечью подумала: «А он — всего лишь Каре».

— Ах да! Он заступился за тебя, я уж и забыла, почему он сюда попал…

— Зато я — нет.

Сказав эти слова, Василиса побледнела и застыла на стуле, не веря собственным глазам: на нее в упор смотрел Кирилл. Смотрел и насмешливо улыбался, будто видел ее насквозь, и отлично знал, что она…

Но Василиса не любила его! Просто… была ему благодарна, вот.

С того самого дня Василиса уже не сидела у постели больного дни напролет. Навещала его, приезжая в клинику исключительно в приемные часы. Привозила Кириллу различные лакомства, приготовленные иногда тетей Катей, а иногда и собственноручно. Болтала всякие глупости и смущенно краснела, поймав на себе в очередной раз странно пристальный и будто изучающий взгляд Кирилла.

Временами с ней приезжала Лера, и Василиса мучительно завидовала двоюродной сестре: Лера разговаривала с Кириллом запросто, будто знала его всю жизнь. Весело смеялась любой его шутке, рассказывала о семье и даже немного об Оскаре — естественно, замечательном, изумительном, талантливом и самом лучшем.

Сама Василиса лишь язвила, ничего не в силах с собой поделать. Кирилл неуловимо раздражал ее, в любой его реплике Василиса усматривала попытку посмеяться над ней, как-то задеть, в его насмешливом взгляде девушка читала одно: рыжая!

Никогда Василиса не уделяла столько внимания собственной внешности, как в эти дни. Она подолгу простаивала перед зеркалом, угрюмо рассматривая себя. Ненавистная девчонка в зазеркалье словно смеялась над ней — волосы пылали на голове, осенние краски Санкт-Петербурга тускнели на фоне мерзких кудряшек.