Василиса не отрезала косу и не перекрасила волосы по единственной причине: Кирилл мог подумать — из-за него.

Никогда!

Никогда Василиса не даст ему повода подумать так. Рокотов и мысли не должен допускать, что интересует ее. Пусть Кирилл знает — в больницу к нему Василису приводит благодарность.

И только!

Кара теперь жила в ее комнате. К удивлению Василисы, ни тетя Катя, ни дядя Женя не возражали.

Тетя Катя, наоборот, порадовалась:

— Вот и хорошо. Будешь меньше скучать по дому.

Лера бессовестно хвасталась совой — самой настоящей, лесной! — перед своими подругами. Перетаскала в дом всех бывших одноклассниц и постоянно перекармливала Кару сырым мясом.

Василиса честно пыталась отправить Кару в лесничество. Несколько раз вывозила сову в лес, но Кара неизменно возвращалась домой почти одновременно с ней, иногда даже опережая хозяйку.

Василиса смирилась. Теперь она брала Кару на свои пробежки в парк и радовалась, что сова разминает крылья хоть там.

Все остальное время сова дремала, сидя на подоконнике. Ночью Василиса оставляла открытым окно, и Кара иногда улетала, неизменно возвращаясь под утро.

Странно, но городские соседи вовсе не считали ее исчадием ада, они почти не замечали сову, даже когда видели у Василисы на плече.

Лишь однажды старая дама проворчала, что мир сошел с ума, скоро в лесах птиц не останется, а все — Гарри Поттер виноват…

Кирилл плохо помнил реанимацию и свое беспамятство. Он периодически выныривал из него и изумленно понимал, что пока жив, и даже радовался боли, как свидетельству того, что еще находится на этом свете.

Кирилл рассматривал сквозь ресницы странные конструкции, от них к его телу тянулись какие-то полупрозрачные трубки, провода. Кирилл лежал, запутавшись в них, словно муха в тенетах. И трубка в носу раздражала несказанно, но сил выдернуть ее или хотя бы попросить, чтобы удалили, у Кирилла не хватало.

Даже открыть глаз он не мог, ресницы весили тонну, не меньше. Постоянная, нудная боль мешала думать, и мысли ворочались в голове будто киты, которых затолкали в слишком тесный бассейн. Кирилл обреченно морщился, не узнавая себя, — никогда раньше он не страдал излишней сентиментальностью.

Сейчас, когда жизнь еле теплилась, Кириллу казалось, что он и не жил вовсе. Так, существовал. Ел, пил, развлекался, работал, чего-то ждал от себя и других, но что именно…

Впервые Кирилл люто завидовал матери: в отличие от него она знала, что такое любовь. Пусть страдала, но и любила, а он… смеялся над ней и жалел, и презирал, и порой ненавидел за слабость!

Мать как-то сказала, что ни о чем в своей жизни не жалеет и не желает менять. Она полюбила самого лучшего в мире человека, самого достойного, у нее сын от него, что еще нужно для счастья?

Кирилл, стиснув зубы, смолчал, но мысленно обозвал мать рабыней. Смотрел на ее светлое лицо, прозрачные, всегда печальные глаза, волосы с проседью, ранние морщины и не понимал.

В такой любви Кирилл не нуждался.

Да пропади она пропадом такая любовь!

Это теперь, оказавшись на грани, он думал иначе. Заглянув в глаза смерти, ужаснулся — да жил ли?

Пока единственные доступные Кириллу чувства — ненависть к отцу и жалость к матери, всего-то.

Может, правда, способность любить — такой же дар, как способность слагать стихи или писать музыку? Большинство людей и знать не знали, чего лишены, ведь у них нет перед глазами сумасшедшей матери, несущей свою боль через жизнь как знамя.

Кирилл перебирал в памяти своих знакомых и знакомых матери, и просто соседей, и коллег по работе, и приятелей в армии — и с некоторым удивлением отметил, что любовь — довольно редкая птица. И если сводило людей хотя бы подобие влюбленности, то вот позже…

Что держало семейные пары, не позволяя разбегаться, Кирилл понимал прекрасно, сейчас его мутило от этого понимания — секс, дети, необходимость, нежелание дергаться и начинать все сначала, примитивная лень, обычная апатия…

Эти люди с мертвыми сердцами, казалось, не жили, а черновики писали, надеясь чуть позже переписать набело! И Кирилл ничем от них не отличался.

Присутствие Василисы Рокотов ощущал настолько остро, что перехватывало дыхание. Странная иррациональная радость переполняла настолько, что Кирилла почти радовала физическая боль, она приводила в чувство, заставляя помнить о реальности.

Впрочем, о какой реальности он не должен забывать? Этого Кирилл не понимал и понимать не хотел. Зато понимал другое: если не умер сразу в парке, значит, должен выжить. И узнать, наконец, что такое любовь.

Кирилл подсмеивался над собственными фантазиями, но иной раз чудилось, что он приходил в себя только с появлением забавной рыжей девчонки.

Запах леса — запах Василисы! — вытаскивал Рокотова из небытия вернее любых лекарств. И плевать, что с приходом девушки возвращалась боль, главное, Кирилл жил и даже мог украдкой наблюдать за лицом Василисы — упрямым и несчастным.

От ее руки почти всегда шло бодрящее тепло и странная энергия, Кирилл цеплялся бы за жизнь только ради этих минут.

Сегодня Василиса приехала в клинику на час раньше, просто была не в силах оставаться дома одна.

Обычно в субботу Колядины никуда не торопились. Семья завтракала неспешно, обсуждая планы на выходные и обмениваясь шутками…

Но не в эту субботу!

Тетю Катю вызвали на работу с утра пораньше, что-то у них там случилось. Кажется, кто-то из клиентов агентства подал в суд — гостиница в Тунисе не соответствовала ожиданиям…

Гриша ушел куда-то со своей девушкой, очень симпатичной и высокомерной. Василиса тут же почувствовала себя дурнушкой — белокурая красавица Лариса почему-то рассматривала ее с нескрываемым раздражением.

Лера убежала на свидание с Оскаром, забавно, но она до сих пор не представила его родителям. Сестра не сомневалась, что они Оскара не одобрят.

Дядя Женя тоже куда-то уехал, не сказав ни слова. Может, тоже на работу, он частенько прихватывал выходные. Тетя Катя сердилась, говорила, что нельзя работать на износ, а дядя Женя добродушно отшучивался.

Василиса вышла из дому практически следом за ним, не сидеть же в четырех стенах весь день, да еще одной?

Она с тоской вспомнила о доме: там никогда не чувствовала одиночества, слишком много подопечных рядом. Там любая травинка на огороде, любой кустик в саду чувствовали ее присутствие, тянулись к Василисе, и сама девушка будто купалась в их любви, вполне осязаемой для нее.

Дядю Женю Василиса увидела часом позже у клиники. Он стоял на крыльце и нервно курил, то и дело посматривая за запястье. То ли ждал кого-то, то ли спешил куда.

Василиса сама не понимала, почему не подошла. Наверное, не хотела, чтобы дядя Женя оправдывался: вдруг он пришел не к Кириллу? Может, у него здесь лежит кто-то из знакомых или сослуживцев.