— Так вот почему вы не хотите пригласить меня к себе! Вы считаете, что я не способен контролировать собственное поведение?

— Я не приглашаю к себе посторонних малознакомых мужчин. Я вижу вас всего второй раз, и между нашими встречами прошел почти месяц. Чего вы, собственно, от меня ждете, мистер Егоров? Любые вопросы мы могли бы разрешить у меня на работе.

Ушат ледяной воды, который она вылила на меня, почему-то не произвел должного впечатления. Я не знал, в чем причина. В интонации голоса? Во взгляде?

Что-то было не так в ее поведении, в манере держаться, в ее слишком явном стремлении поскорее прекратить наш разговор и избавиться от моего присутствия.

Я не знал, что мне делать, но в любом случае не собирался отпускать ее. Слишком многое оставалось недосказанным, слишком многое в моих мыслях о ней, об этом городе, обо всем, что здесь происходило, начинало складываться в странную, почти понятную картину. Словно калейдоскоп перевернули, и из тех же стеклышек проявилась другая картина, еще туманная, еще неясная, но совершенно непохожая на предыдущую.

— Лания, мне необходимо поговорить с тобой. Это будет очень серьезный разговор, и я не собираюсь вести его на лестнице. Если ты не можешь пригласить меня к себе, давай уйдем отсюда. Найдем какой-нибудь отель. Остались же в этом городе отели, не принадлежащие «Фениксу». У меня достаточно денег, чтобы снять номер в самом шикарном из них.

— У вас ужасные манеры, мистер Егоров. Мы, по-моему, не переходили на «ты», и с какой это стати…

Я прервал ее сложные рассуждения поцелуем. Это был грубый поцелуй. И вначале она отчаянно вырывалась, пытаясь меня ударить. Но поцелуй все длился, и постепенно ее сопротивление слабело. Когда, наконец, я отпустил ее, она не сказала ни слова.

— Ну, так ты пойдешь со мной?

— Лучше, если вы подниметесь. Здесь не бывает отелей без подслушивающих устройств, у меня же в квартире их нет. Но вы должны обещать не вести себя подобным образом…

— Обещаю все, что ты захочешь.

Ее квартира, слишком большая и слишком шикарная для помощника мэра, произвела на меня именно то впечатление, которое я ожидал.

Она подошла к зеркалу и до боли знакомым жестом поправила прическу, раскрыла сумочку, достала пудреницу и провела подушечкой по своему лицу торопливым, небрежным движением, словно совершала какой-то давно надоевший ритуал. Широкие рукава ее кофты опустились вниз, и на правой руке, чуть пониже локтя, открылся шрам. В том самом месте, где ему и положено было быть. В том самом месте…

Неделю назад или, может, вечность назад? С моим представлением о времени происходило что-то странное, но, как бы то ни было, я прекрасно помнил, как перетягивал ее руку жгутом, останавливая кровотечение, после того как ей в локоть вонзилась стрела пустынной колючки того мира, из которого я только что вернулся.

— Мисс Лания, откуда у вас этот шрам?

Я ожидал, что она смутится, торопливо спрячет руку, но она лишь пожала плечами.

— След от пустынной колючки. Здесь это часто случается. Почему вы спросили?

Я не знал, что ответить, я вообще не знал, как мне теперь с ней держаться.

Северцев увидел этих двух недомерков, когда они неуклюже пытались спрятаться за рекламным щитом. От корабля их отделяло не более пятидесяти метров, и он мог в подробностях рассмотреть лицо каждого из них в перекрестие лазерного прицела.

Стрелять он не собирался, а вот взять хотя бы одного из них для допроса и выяснения обстановки не помешает. Он щелкнул переключателем интеркома и сразу же услышал знакомый, лишенный интонаций голос сержанта:

— Влаш слушает.

— Противник выставил наблюдателей.

— Я слежу за ними второй час. Уничтожить?

— Нет. Одного возьмите живым, второго отпустите.

Дезам понадобилось не больше пятнадцати минут, чтобы выполнить приказ. В кают-компании «Орешка», где только что появился еще не выспавшийся после своего дежурства Зарегон, стало по-настоящему тесно.

Пленник, не успевший толком понять, что произошло и каким образом он очутился внутри корабля, растерянно хлопал глазами. На парне была добротная куртка с эмблемой «Феникса» на рукаве.

— Они даже не считают нужным скрывать своей принадлежности! — с глухой неприязнью разглядывая парня, произнес Зарегон.

— Что вы делали у моего корабля? — спросил Северцев, незаметно для окружающих всматриваясь в вазу с цветами, в которую сегодня превратился Мейнус. Он всегда принимал форму подходящего к обстановке предмета, едва в кают-компании появлялся кто-нибудь посторонний.

— Ничего. Мы просто прогуливались.

— Прогуливались. По космодрому. В шесть часов утра.

— Мы здесь работаем, а к вашему кораблю подошли случайно.

Цвет роз в вазе неожиданно изменился. Их лепестки приобрели ядовито-фиолетовый оттенок.

— Врет он все. И, по-моему, вообще не собирается говорить правду, мрачно констатировал Зарегон.

— Конечно, врет, но правду ему все равно придется сказать.

— Для чего выставлена вооруженная охрана вокруг нашего корабля? Почему этим занимаются люди «Феникса», а не космодромные службы? Отвечайте, и я не советую вам врать, иначе… Посмотрите внимательно на эту вазу с цветами. Что вы там видите?

Пленный побледнел и рывком попытался отодвинуться от стола вместе со стулом, к которому был привязан.

— Что тебе от него нужно? Мы же и так знаем, что в этом замешан «Феникс», — сказал Зарегон.

— Да, но мы не знаем, зачем «Фениксу» понадобился наш корабль. Мы не знаем, какие силы нас окружают, сколько у них огневых точек, где они расположены, есть ли космическое прикрытие, и если есть, то какое именно.

— Я всего лишь охранник, — сдавленно проговорил пленный, не отрывая взгляда от вазы с цветами.

— Что он там видит?

— Если я тебе скажу, ты не поверишь. Не мешай мне вести допрос. Сколько людей у «Феникса» в Барнуде?

— Столько, сколько понадобится. Вся планета принадлежит нам!

Он неплохо держался, этот парень, хотя и с явно показной наглостью. Северцев знал людей, которых голова горгоны с шевелящимися змеями вместо волос, стоявшая на столе кают-компании, заставляла терять сознание уже через пару минут.

— Если я ее попрошу, она позавтракает твоими внутренностями.

Змеи на голове горгоны зашевелились и вытянулись в сторону пленного. Мейнус мог по просьбе Северцева принять любую форму, и за несколько лет капитан хорошо освоил неслышимый посторонним язык, на котором общался со своим любимцем.