– Вопросов нет, – удовлетворился дед покачиванием головы внука. – Вот и отлично. Ну, ребятки, за работу. И не дай бог… Не дай бог вам отсюда удрать! Закую тогда точно в кандалы. В подвале! Будете сидеть там, так и знайте.

Дед вызвал такси по мобильнику, который Кирилл купил ему по его просьбе. И пока такси ехало, тщательно побрился, вымыл волосы, причесался так аккуратно, будто и правда на свидание к бывшей жене ехал. Но почему-то Кирилл ему не верил. И пока дед давал последние указания Ларисе, какой тряпкой надо мыть пол, а какой – окна, тихонько спросил у таксиста, куда конкретно он должен отвезти деда.

Таксист не разочаровал. Назвал адрес, из-за которого Кириллу пришлось семьдесят два часа быть заключенным.

– Он едет туда, Лара! – шипел он, когда дед усаживался на заднее сиденье пыльной машины. – Но зачем?!

– Ох, ну неужели непонятно? – Она погладила Кирилла по спине, зевнула. – Главный свидетель выжил и скрылся. И его надо найти.

– Ага, менты не нашли, а дед найдет, – фыркнул Кирилл и дернул плечами, чтобы Лара отстала.

– Менты, они всегда не там ищут, Кира. Они вон обрадовались, что мою машинку увидали, и скорее хватать. А что почем они потом разбираются. Им главное что?

– Что?

– Улики. Остальное – по барабану. Какая логика! Какая презумпция, на хрен, невиновности! Улики, все! Больше им ничего не интересно! Моя машина засветилась, они ухватились. А то, что убийца не стал бы так рисоваться и, скорее всего, пришел бы пешком, а не на машине и уж тем более – не на такси, это их уму непостижимо. Ладно, идем.

– Куда? – не понял Кирилл, все еще глядя вслед неулегшейся пыли, поднятой колесами такси.

– Дом скоблить, есть варить, тебя любить. Мы же должны воспользоваться отсутствием нашего надзирателя. Разве нет?..

Иван Митрофанович расплатился с таксистом, не забыв поворчать о диких тарифах и отсутствии скидок. Дождался, пока тот уедет, пониже на нос надвинул козырек старенькой холщевой кепки и двинул во двор, где жил фотограф.

Его тут не знали и не узнали бы. В прошлый раз, когда они тут неосмотрительно нарисовались с внуком, вопросы задавал все больше Кирилл. Дед отмалчивался и старательно шнуровал ботинки, скрывая лицо. Но теперь, скрывай не скрывай, вопросы задавать придется ему про этого гребаного папарацци. А у кого спрашивать? Полиция давно всех опросила, и ничего. Копылов так и сказал Кириллу, когда мучил допросами: никто не знает местонахождения фотографа. Никто! И никто не может сказать с твердой уверенностью, жив ли он вообще.

Иван Митрофанович твердо верил, что эта мерзкая крыса с фотокамерой жива. И где-то щемится в углу, намереваясь избежать наказания. Он ведь винил этого урода если не в смерти дочери, то в причастности к тому, чтобы истинный виновник избежал наказания.

Надо же, как все своевременно! Как неожиданно появился непонятный свидетель семь лет назад! Все быстренько обтяпали, раз-два и готово! Генка не причастен, Алинка все сотворила с собой сама! Суки!! Наглые вруны!!

Иван Митрофанович с силой пнул попавшийся под ногу камешек и тут же пожалел об этом. Камешек отлетел прямо тощей кошке в бок. Та с визгом умчалась в кусты, продолжая истошно вопить. «Ни за что ни про что обидел бедную тварь», – посетовал Иван Митрофанович, присаживаясь на скамейку возле подъезда, где жил подлый трус фотограф. Нагнулся, осмотрел нос старенького парусинового ботинка. Вот и ботинок порвал этим камнем! А еще носил бы и носил.

– Чего, туфлю порвал? – На его пальцы, теребившие нос ботинка, легла длинная уродливая тень.

Он поднял глаза. Прямо перед ним стояла очень пожилая леди в широком летнем сарафане, белоснежной панаме, в плетеных сандалиях на босу ногу и с сумкой, набитой под завязку.

– Да вот, пнул камень, – нехотя признался Иван Митрофанович. И вздохнул виновато. – И в кошку попал, досталось бедной твари ни за что. И туфлю вспорол.

– Бывает, – леди с трудом поставила сумку на скамью, присела рядом. – Меня тетя Таня зовут. А вас?

– Ну-у-у, какая же вы мне тетя Таня! – невольно рассмеялся он. – Татьяна скорее. А я – Иван, Иван Митрофанович.

Тетю Таню неожиданный комплимент порадовал. Она тихонько рассмеялась и вдруг попросила донести ей сумку до двери. Хоть и невысоко, но тяжко, пояснила она. У двери квартиры неожиданно ей вступило в спину, и сумку пришлось нести до кухни. Ну, а там и чай поспел.

– Одна живу, давно одна живу! – посетовала она, выдувая пыль из кружки, которую достала из серванта. – Помирать пора, а все живу.

– Помереть недолго, – скупо улыбнулся Иван Митрофанович. И неожиданно для самого себя продолжил: – Главное – как! У меня вон дочка что учудила: взяла и руки на себя наложила. А я живу теперь и маюсь уже восемь лет. И помереть охота – сил нету. И узнать бы надо – сама она, нет? Может, помог кто?

– Ох, господи!! – всплеснула руками тетя Таня, оседая на старую табуретку, укутанную меховой жилеткой. – Беда-то какая!

– А то! – Иван Митрофанович шумно хлебнул чая из кружки из серванта. – Не живу, а маюсь!

– А во двор-то к нам чего забрели? Не камни же пинать!

Из глубоких морщин на Ивана Митрофановича глянули зоркие глазки наблюдателя. Вездесущего и всевидящего! И вдруг поверилось, что вот сейчас, прямо в этой чистенькой кухоньке со старой скрипучей мебелью ему повезет.

– Илюху ищу, фотографа. Эта сволочь семь лет назад помогла следователям дело закрыть. Что-то показал он им или рассказал, что доказало ее самоубийство. Только не верю я! Не верю! Узнал про него от Генки-зятя, сунулся сюда неделю назад, только спросил о нем, и он тут же пропал. Как это, Татьяна? Нормально?

– Так не ты один спрашивал, Иван Митрофанович. Еще были двое. Один, как потом оказалось, из полиции. А один невидимка просто. Никто его не видал. И я просмотрела. Друг, говорит, армейский, хочу навестить. И навестил, прости господи! – Женщина суеверно перекрестилась. – В ту же ночь на квартиру нападение. И убили Илюхиного собутыльника. Небось перепутали. А Илюха в больнице прооперированный лежал.

– Да это-то я знаю. Не знаю только, куда пропал оттуда потом. Следователь сказал, женщина какая-то его увезла. Внука моего трепали на допросах и сказали.

Иван Митрофанович опустил подробности того, что Ларису подозревали в причастности к этому бегству. И вопросов задали море. Хорошо, алиби сыскалось. А то снова пришлось бы свору адвокатскую в полицию тащить.

– А что за женщина? И где искать этого прохвоста? – Иван Митрофанович обескураженно развел руками. – Кто знает!

– Женщина… – тетя Таня приложила сухонькую ладошку к виску, потюкала пальчиком. Задумчиво произнесла: – Женщин Илюхиных мы тут наперечет знаем. Одни пьяницы, прости господи. Ни у одной из них ума не хватит его спасать. Им бы свою глотку залить да в койку с кем-нибудь упасть. Не-е-ет, это не они. Может, жена бывшая? Или сестра? У него ведь сестра была родная, он как-то спьяну жаловался на нее. Жива или нет, не знаю.