Беседовал Юрий Володарский.

«Газета 24» (Киев), декабрь 2007

Выступление на литературном фестивале.

Лион, апрель 2008

Если бы надо было написать трактат о тараканах, эссе об ослах или статью о сталактитах, то разумнее всего стоило бы начать с их происхождения, описать ареал распространения, рассмотреть изучаемое явление с точки зрения его взаимосвязей с окружающей средой. И в заключение оценить его место в общей картине мира. Такому подходу — с незначительными вариациями в методологии — обучают в университетах, и он себя в какой-то мере оправдывает. Что же представляет собой любовь с точки зрения разума, приученного к известной дисциплине? «Рацио» делает автоматическую попытку исследовать любовь, любовь же с улыбкой взирает на разум с такой небесной высоты, с такого неизмеримого отдаления, что никакой самый изощренный разум не разгадает загадки: что есть разум в глазах любви?

Итак, еще одна попытка постичь разумом любовь, описать ее природу, происхождение, ее бытование в мире. Первое, что можно заметить: само существование в мире феномена любви есть достижение разума. Человек — носитель разума и одновременно инструмент познания любви. Оговоримся: всякий раз, когда произносится слово «любовь», большинство людей имеют в виду любовь эротическую, влекущую мужчин к женщинам, женщин к мужчинам. Она описывается как высшее счастье, ее жаждут, за ней гоняются, она часто составляет содержание жизни и ее венец. Она царствует в кино, в художественной литературе и даже, прости Господи, на телевидении. Она, эротическая любовь, вытесняет всякую иную, а между тем она лишь частный случай из множества разновидностей, и именно она свойственна всему животному миру — бабочкам, птичкам, рыбам и гадам.

Но мы вряд ли узнаем, как переживают любовь — если она простирает над ними те же самые крылья — наши меньшие братья, чешуйчатые, волосатые и полосатые. Их любовь — инстинкт. Им надо оставить потомство, и они спариваются, претерпевая жестокую конкуренцию, порой вступая в смертельные бои, или в творческие соревнования, или в иного рода демонстрации своих достоинств, чтобы достичь желанной самки, награды победителю. Этологи знают и противоположные случаи — борьбы за самцов, но такой поворот встречается очень редко.

У большинства самцов любовь заканчивается с концом брачного сезона, у самок она переносится на потомство, и кошка самозабвенно вылизывает котят, а пожилая дама, кошкина хозяйка, умиляется этому образцу любви. Одна такая старушка, любуясь этой картиной, воскликнула: «Вы посмотрите, ну просто Мадонна с младенцем!»

«Святая простота!» — сказал про подобную старушку с вязанкой хвороста Ян Гус, стоящий на костре.

Животные-младенцы вырастают, матери забывают своих детей. Про отцов вообще не будем говорить. Разве что о рыбке-корюшке, обитающей в холодной Балтике. Самец строит дом для будущего потомства, загоняет туда икряную самку, оплодотворяет драгоценную икру, а когда опроставшаяся самка покидает супружеское гнездо, благородный отец еще несколько недель машет плавниками над своим будущим потомством, вентилируя воду. Его родительская любовь заканчивается в день, когда из икринок появляются мальки.

Любовь в животном мире, как показывают факты, — явление временное и даже сезонное. Ходят легенды о моногамных пеликанах и лебедях. Но обычно любовь заканчивается с периодом репродукции. Но достойна ли эта процедура называться любовью? И как быть с любовью человеческой? Она больше и сложней, богаче и трагичней, во имя любви человек может убить себя — животное никогда до такой глупости не дойдет! Но что останется в остатке, если из огромной, сложной и парадоксальной человеческой любви вычесть эту примитивную животную? Чтобы это понять, нужно усилие разума, этого изумительного аппарата, который сам себя контролирует, сам себя развивает и предоставлен к нашим услугам совершенно безвозмездно. Он, кстати, еще и совершенствуется в процессе эволюции. А любовь? Делается ли она совершеннее? Менее инстинктивной и более «духовной»? Она эволюционирует? Или эволюционируют лишь наши представления о ней?

Рассмотрим две основные гипотезы о происхождении любви. Первая — о ее Божественном происхождении. Напишем ее с заглавной буквы, потому что речь здесь идет о той Любви, которая есть Бог.

Моему сердцу очень дорога эта идея. Дивная красота предстоит мысленному взору — звездное небо над нами: милый своими знакомыми очертаниями накрененный ковш Большой Медведицы, пролитое молоко большого Небесного Пути, пара Рыб, скрывающих инициалы Христа, Телец, Дракон, распущенные волосы красавицы… Вся эта небесная колесница движется благодаря великому механизму Любви, одноименному Богу, и был он заведен, запущен и раскручен для того, чтобы на малой планете Земля возникла робкая жизнь, чтобы водоросли льнули друг к другу, а чтобы не было им скучно, туда же были запущены рыбы, а потом и птицы, и всякой твари по паре, по миллиону пар, и в конце концов Любовь, изнемогающая от безответности, создала себе Человека Разумного, чтобы он мог ответить любовью на любовь, и понять всё величие замысла, и оценить его, и слить свою ограниченную малую любовь с Великой Космической… (Критические замечания о некоторой дефектности этого проекта здесь не принимаются, хотя они хорошо всем известны. Главное возражение: почему при таком гениальном замысле всё так паршиво получается?)

Рассмотрим вторую гипотезу — любовь как порождение человеческого разума, как плод его деятельности. То есть она есть отвлеченное понятие, в мире ее не существует, а имеет место идея любви (смотри Платона), а также множество разнообразных явлений, которые описываются как любовь. При анализе этого круга явлений человеческое сознание с древнейших времен проявило большое проворство. Там, где русский язык произвел одно-единственное понятие, древние греки усматривали множество разновидностей: упомянутый уже эрос — любовь чувственная, агапэ — любовь жертвенная, духовная, филиа — возвышенная любовь-дружба и, наконец, сторгэ — любовь-нежность, любовь-привязанность. Но есть еще и любовь-мания, болезненная одержимость, любовь-прагма, подконтрольная разуму, ничего общего со страстью не имеющая, наконец, любовь-лудус — взаимная игра, приносящая участникам мимолетное наслаждение.

Мир древних греков, густо населенный богами и духами, был пронизан и разнообразными любовными токами, рассмотренными внимательно еще Сократом, о чем нам сообщает сам греческий язык с тонкими различиями сортов любви.

Всякий язык по-своему интересен, даже если он не велик и не могуч. Он отражает сознание своих носителей, выбрасывает из себя лишнее, оставляет необходимое. В русском языке есть одно-единственное слово «любовь» — все прочие приходится одалживать у греков. Признаться, так оно и есть: с любовью у нас в отечестве плоховато. И в Европе не лучше. И в Америке не так уж блестяще. Про миры, сваренные из других ингредиентов, — арабский, африканский, китайский — судить не берусь. Но издали тоже ничего хорошего не наблюдается.

Речь здесь идет не о той любви, которая украшает мир потомством, а о той, ради которой это потомство производится.