Форточка была приоткрыта, и лицо приятно обдувало сладковатым воздухом метрополитена. Гарафеев поправил узел галстука.

Им с Соней по сорок два года, ей даже еще сорок один. Слишком древние они для ребенка, и, наверное, это не тот случай, когда лучше поздно, чем никогда. Риск огромный и для матери, и для ребенка, и аборт – самый разумный выход.

Но Соня решила рожать, и ничего не остается другого, как быть рядом с нею. Девять месяцев умирать от страха при малейшем ее недомогании, потом замирать от ужаса под дверями родзала – кто появится на свет, даун или нормальный…

Ну а потом, если все пройдет благополучно, то бессонные ночи, пеленки и весь этот кошмар.

Прогулки с колясочкой… Первые шаги… Интересно, кто будет, мальчик или девочка? Хочется сына, но тогда пропадет его талант к завязыванию бантиков – розочкой, и четырехлопастных, и восьмилопастных, и еще кучи разных разновидностей.

Сына придется воспитывать, подавать ему пример мужского поведения, а он ведь страшный раздолбай, тютя и мямля. А дочку можно будет просто любить и баловать.

Гарафеев так размечтался, что проехал свою станцию метро и потерял последние минуты форы.

Он влетел в вестибюль суда в одну минуту одиннадцатого. Стас пытался преградить ему путь, но Гарафеев отмахнулся и помчался в зал, перепрыгивая через ступеньки широкой мраморной лестницы. Стас несся за ним, что-то пытаясь ему сказать, но Гарафеев уже не слушал, так переживал, что из-за его опоздания заседание отменят или перенесут.

Суеверный, как все врачи, Гарафеев боялся, что если по его вине будет волноваться беременная судья, то это бумерангом отразится на Соне.

* * *

Закрыв больничный, Ирина договорилась на работе, что закончит процесс Тиходольской и сразу пойдет в отпуск, плавно переходящий в декрет.

Она приехала с дачи одна, оставив сына на попечение Кирилла, который специально для этого накопил несколько отгулов за сверхурочную работу.

Егор очень обрадовался, что Кирилл хочет стать его настоящим папой, а у Ирины кольнуло на сердце, что он даже не вспомнил про своего реального отца.

Странное это было чувство. С одной стороны, она понимала, что первый муж достоин не только забвения, но и презрения, и нельзя требовать от ребенка, чтобы тот любил человека, которого не видел столько лет, но все равно на душе было тоскливо.

Не то чтобы прямо тяжело, но не чувствовала она той внутренней убежденности, что поступает правильно, с которой выносила приговоры.

Да, Егор мал, и нельзя от него требовать, чтобы он любил человека на расстоянии. Трудно любить и уважать отца, когда тот всего лишь абстракция, пара фотографий, небрежно засунутых под обложку семейного альбома, да смутное воспоминание даже не о самом человеке, а о тоске по тому, что он больше не рядом.

Ребенок еще не знает, что это предательство, но рана не заживает быстрее оттого, что ты не помнишь, каким оружием она нанесена.

И совершенно естественно, что он тянется к доброму и сильному человеку, который рядом, и хочет назвать его отцом.

Все правильно, но Егор – всего лишь ребенок, а она взрослая женщина и обязана быть милосердной. Должна предвидеть, что люди меняются, и в будущем родной отец может вспомнить, что у него есть сын. Раскается, захочет общаться…

Все может произойти в этой жизни.

Первый муж – слабый человек, но хочется верить, что не конченый подонок. Не жестоко ли будет лишить его последней надежды?

Оставить все, как есть, гораздо проще. Сказать, ах, зачем эти формальности, когда Кирилл все равно тебе как отец. Главное, мы знаем, что мы одна семья, так давайте побережем нервы и не будем связываться с этой волокитой.

Ирина вздохнула. Похоже, когда не нарушаешь закон, не существует правильных решений. Всегда кого-то обидишь.

Тут она взглянула на часы и обнаружила, что пора начинать, а заседателей все нет. Неужели заседание опять сорвется? Но это будет просто свинством по отношению к бедной Ульяне Алексеевне!

Ирина вышла в коридор, лихорадочно думая, что делать. Откладывать или звонить в милицию, чтобы разыскали и привели разгильдяев, уклоняющихся от исполнения своего гражданского долга? Или брать за горло Славу, пусть снимает обвинения.

«Вроде бы душевные ребята, а оказались такие козлы», – подумала она в сердцах, и тут раздался топот, и перед ее глазами возникли заседатели, причем Игорь Иванович был красный и запыхавшийся, а Стас просто злой.

Времени на светские приветствия не осталось, и, наскоро поздоровавшись, Ирина поспешила в зал.

Сегодня народу собралось совсем немного. Свидетели, уже давшие показания, не пришли, явились лишь главврач, кругленький усатый дед, которому предстояло дать характеристику Тиходольской, несколько женщин примерно одних с ней лет, очевидно, коллеги, вот и все.

Ирина удивилась, что в этот раз Ульяна Алексеевна не взяла с собой детей. С другой стороны, обвинитель просит исправительные работы, а это наказание не связано с лишением свободы. Тиходольская все равно вернется сегодня домой, а один раз они моральную поддержку матери оказали, и этого вполне достаточно. Не знают, наверное, просто, что судья имеет право назначить наказание строже того, что запрашивает обвинитель.

Все равно отсутствие детей неприятно царапнуло, потому что в прошлый раз Тиходольские произвели на Ирину впечатление дружной и любящей семьи. В последнее время, когда тревога о том, что с рождением второго ребенка Егор окажется заброшен, становилась особенно сильной, она вспоминала свою незадачливую подсудимую и думала, что раз эта женщина смогла воспитать чужое дитя как свое, то Кирилл тоже сможет. В конце концов, женщине труднее принять пасынка или падчерицу, чем мужчине, это факт, отраженный в сказках народов мира, где злая мачеха кочует из сюжета в сюжет, а о злых отчимах особенно не слышно.

Ирине подсознательно хотелось снова увидеть эту семью, как пример душевной щедрости, вот она и расстроилась, что Тиходольская пришла одна.

Главный врач произнес настоящий панегирик своей сотруднице. Ульяна Алексеевна не только прекрасный врач, но и замечательный наставник, делится секретами мастерства с молодыми специалистами, поднимает уровень знаний акушерок и младшего персонала. Понятие рабочего времени не является для нее чем-то незыблемым, Тиходольская всегда готова задержаться или даже прийти в выходной день, если случай сложный и дежурный врач чувствует, что не справляется.

При этом, проведя в родзале весь воскресный день, Ульяна не требует оформить ей сверхурочные, а оставляет вопрос на усмотрение администрации. Оплатят – хорошо, а нет – так и не надо. Главное, что роды прошли успешно. Коллеги подтрунивали над Тиходольской за подобный альтруизм, но она говорила, что самое главное – чувствовать, что живешь не зря, а это не купишь ни за какие деньги.

Услышав эту назидательную сентенцию, Гарафеев вдруг встрепенулся и спросил у свидетеля, всегда ли так было. Главврач насупился и после небольшого размышления сказал, что сейчас кажется, будто так было всегда, ибо к хорошему быстро привыкаешь, но, разумеется, когда дети были маленькими, то Ульяне Алексеевне приходилось, как всем работающим мамам, все бросать и сломя голову мчаться в садик, но вообще ее супруг был из той лучшей разновидности трудоголиков, которые признают за своими близкими такое же право на трудоголизм. А дети… Существует такое понятие, как докторские дети. Это не по годам самостоятельные и сообразительные ребята, которые с первого класса умеют жить на этом свете, пока предки вытаскивают людей с того.