– Ну, что молчишь? Рада?

– Да нет… Я, наверно, не смогу… – пробормотала я, не поднимая глаз.

– Может, тебе надеть нечего? – проницательно глянул на меня Николай Егорыч и налил опять себе коньяку. А мне вина. – Так ты не волнуйся, я же говорил, что для меня практически нет ничего невозможного… Как раз наша обувная секция получила сегодня партию шикарных итальянских босоножек, завтра начнут торговать. Я скомандую Луизе Махмутовне, она отложит. У тебя какой размер?

– Тридцать шестой, – пробормотала я, покраснев. Директор вроде бы и на ноги мои ни разу не взглянул, а заметил, что босоножки у меня старые, немодные и уже на ладан дышат. В Армении сварганены, мама их из поездки по профсоюзной линии привезла.

– А в «белье», если ты не знаешь, получили импортные бюстгальтеры, «Вундербра». Зайдешь завтра к Зинаиде Анатольевне, выберешь.

Это звучало совсем уж в лоб. Дело неумолимо катилось ясно куда. Словно на краю пропасти стоишь: и страшно, и какая-то сила тянет к самому краю, манит заглянуть. «Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья…» (Вот видишь, Ванечка, не только ты наизусть стихи знаешь!..)

– Может, у тебя с деньгами проблема? Не волнуйся, я скажу Игорю Семеновичу, – Игорем Семеновичем звали нашего главбуха, – он выпишет тебе единовременную материальную помощь.

То, что меня впервые в жизни пытались купить – и за деньги, и за различные материальные блага – было отчасти, не скрою, даже приятно. Может, и правда, каждая женщина, как говорят, хочет порой почувствовать себя проституткой? Но как же стыдно мне будет! И «обувщица» Луиза Махмутовна, и Зина из «белья», и главбух – все, все будут знать, что Рыжова любовница директора! А секретарша Людмила – та завтра наверняка рассказывать начнет…

– Нет-нет, спасибо, – прошептала я, – мне ничего не надо.

– Что ж, – усмехнулся Николай Егорыч, – давай тогда выпьем за твою гордость и независимость.

Он дождался, пока я подниму бокал, чокнулся со мной, проследил, чтобы я сделала хотя бы пару глотков, и лишь тогда хлопнул свою рюмку.

Нет, с ним только под наркозом можно, и то будет омерзительно…

– Хорошо, значит, договорились, – молвил директор. – Завтра мы идем в театр. Зайдешь ко мне в кабинет к шести, мой шофер нас отвезет.

«Ах, значит, еще и весь универмаг будет видеть, как я сажусь в директорскую машину!..»

И я проговорила – негромко, но твердо:

– Боюсь, я не смогу.

«Надо сделать все возможное, проявить чудеса изворотливости и дипломатии, чтобы отвергнуть его ухаживания – но так, чтобы он при этом не обиделся. А то ведь совершенно не хочется с ним насовсем ссориться, ведь тогда придется увольняться. Хорошенькое начало карьеры!»

– Отчего же ты не можешь? – тон стал ледяным.

– Понимаете, Николай Егорович, я живу за городом, довольно далеко, аж в З***. Мне поздно возвращаться домой, на электричке…

– Ты же можешь переночевать и в Москве. У какой-нибудь подруги, например.

– Боюсь, что мне не у кого. – Совсем не то ляпнула. Потому что мой соблазнитель воскликнул:

– Что за беда! У меня, скажу по секрету, в столице есть две квартиры, ты сможешь переночевать в одной из них. Да и впоследствии ты можешь жить там, и мне будет спокойнее, что жилье под присмотром, и тебе удобно – в двух шагах от универмага…

«Ставки растут, – отстраненно, словно все происходит не со мной, подумала я. – Да как быстро! Начиналось с театра, потом – импортные босоножки и бюстгальтеры, теперь дело дошло до съема квартиры, словно содержанке какой. Значит, вот как он себе все представил? Я буду жить в его квартире, неподалеку от универмага, а руководитель образцового предприятия советской торговли – ко мне наведываться, когда ему захочется порезвиться? Так, да? Содержанка, проститутка?.. Зато моя карьера обеспечена, да и жилищный вопрос, считай, решен… Логично и выгодно… Но как же мой Ванечка?»

– Вы меня извините, Николай Егорович, – твердо молвила я, – но я не могу. У меня есть парень. Мы с ним давно встречаемся, – соврала я, – и любим друг друга, – а вот это правда, если судить по тому, что Ваня говорит и как на меня смотрит.

– Что за беда! – воскликнул Солнцев весело. – Я совсем не ревнив.

– Но… – Я опешила и опять солгала: – Мы с ним собираемся пожениться.

И тут мой престарелый ухажер засмеялся – долгим деревянным смехом (однако глаза оставались скучными и злыми). Отхохотав, он снова выпил, мне не предложив, и сказал – отеческим даже тоном:

– Ты еще очень молода, Наташенька, и совсем жизни не знаешь. Замужество абсолютно ничему не мешает! Я ведь, скажу тебе по секрету – хотя какой уж там секрет! – тоже несвободен. Да ведь это, если быть совсем уж откровенным, очень удобно. Никто не хочет нарушать привычную инфраструктуру, ломать налаженный быт. Мухи – отдельно, котлеты – отдельно… Да замужество тебе, прямо скажем, просто выгодно!.. – воскликнул он. – К примеру: с жильем сейчас в стране напряженка. В Москве жилищно-строительный комплекс делает, конечно, большие успехи, чем в целом по России. Но тоже: люди десятилетиями в очереди на улучшение условий стоят. Однако – я уже говорил – связи мои велики и обширны. И работникам советской торговли, передовикам производства, общественно активным труженикам иногда все-таки выделяют квартиры. А нет – можно походатайствовать, чтобы тебя, в порядке исключения, приняли в ЖСК. И вот смотри: если ты одинока – можешь лишь на однокомнатную претендовать, а «однушек» у нас строится мало, поседеешь, пока своей очереди дождешься. Выйдешь замуж – это уже «двушка». Ну а ребеночка родишь – сможешь и на «трешку» рассчитывать… – Он смотрел на меня глазами вроде бы учителя жизни, настоящего гуру, но я все равно различала в них и злость, и тщательно скрываемое вожделение. Потом он вздохнул и добавил: – А я к мужу тебя ревновать не буду.

«Замечательно! – воскликнула я про себя. – Значит, ты за меня спланировал, что я выйду замуж за Ванечку – и буду ему изменять. Да с кем!.. С тобой – лысый, мерзкий старикашка!..»

– Вы меня извините, дорогой Николай Егорович, – сказала я очень твердо, – но – нет.

Я сделала попытку встать с дивана.

– Сидеть! – вдруг прикрикнул на меня он.

От неожиданности я замерла.

– Ну-ка, давай, вино свое допей, – снова скомандовал директор. На этот раз именно скомандовал.

– Я не хочу, – упрямо проговорила я.

– Знаешь, Наташа, – мой соблазнитель сменил тон, – некоторые отдельно взятые индивиды, да и порой целые народы, иногда не понимают своего счастья. Возьмем, к примеру, коммунизм… Приходилось ведь кое-кого чуть ли не насильно загонять на дорогу в наше светлое будущее… Так и ты сейчас: сама не ведаешь, что творишь…

– И все-таки – нет.

Я встала.

И тогда лицо его исказила гримаса злобы.