Неожиданно для самой себя Нина вдруг закричала. Купола и башни церквей тянулись к небу, и хотелось верить, что и небо тянется навстречу к ним. Она закричала так, словно с размаху бросила камень вверх. У нее не было упреков или слез, просто на мгновение показалось, что этим криком можно что-то изменить и исправить. Но небо осталось равнодушным. Взлетела в воздух пара испуганных голубей, пешеходы обернулись и заспешили прочь.

Нина пригладила выбившиеся из под шапки волосы и улыбнулась — ну хоть ничего не бросили сверху, и то хорошо. И направилась дальше своим путем.

* * *

Егор насторожился, когда обнаружил на столе в коридоре рядом со своим разряженным телефоном конверт с деньгами. Получалось, что она уехала ни с чем. Не спохватилась, не позвонила, не заехала и не просила завезти или встретиться. Странно. Зачем тогда приезжала? Он набрал ей. Долго не подходила, наконец, подошла. Ее настроение невозможно было угадать, его просто не было. Она молча выслушала его, не выказала ни удивления, ни сожаления, и неожиданно для самого себя Егор сам предложил встретиться. Вечером. В кафе. Он привезет конверт. Нина подумала, помолчала и согласилась. Разговор закончился.

Он успел спросить, все ли у нее в порядке. Она спокойно ответила, что все нормально. Но что-то явно было не так. Не мог он ошибаться. Егор принялся перебирать в памяти события последних дней, пытаясь вспомнить, что пропустил и чего не заметил. И внезапно разозлился. Сорвался с места, вышел из комнаты и так хлопнул дверью, что стена пыхнула штукатуркой. Какого черта он опять попался на этот ее крючок?! Его опять приманили в капкан, проржавевший от его же собственной крови.

Он же уже выбрался, освободился. На него больше не действовал гипноз сирены, способной в пять минут заставить весь мир крутиться вокруг ее полоумной головы! Что с ней такое? Черт его знает. Месячные. Не выспалась. Не с той ноги встала. Выпила вчера больше или меньше обыкновенного. Ее беда. Его все это больше не касалось.

* * *

Нина варила кофе, краем глаза следя за новостями. Женское лицо на экране показалась смутно знакомым, и она сделала звук погромче. Диктор тревожным голосом перечислял заслуги Варвары Давыдовой. Фильмы, в которых та снималась, спектакли, в которых принимала участие. Теперь Нина поняла, о ком шла речь. Ничего себе, неужели умерла? Так вот кого она на днях видела в храме! Или обозналась? Надо же, такая молодая…

Дали фрагмент совсем свежей записи «Театральной гостиной», она еще даже не была в эфире. В окружении коллег актриса блистала и переливалась, со смехом рассказывала о поклонниках, вспомнила, как недавно, после одной новогодней вечеринки обнаружила у себя в кармане конверт с деньгами. От кого, так и осталось загадкой. На что потратила? Конечно, на благотворительность.

Ее самодовольное лицо замерло на стоп-кадре. Нина приготовилась услышать про прощание и отпевание, но оказалось, что актриса жива, хотя в каком-то смысле, как любили писать таблоиды, мир потерял ее. Не утруждая себя публичными заявлениями, народная артистка Варвара Давыдова на пике популярности и карьеры ушла… в монастырь. Подробности не разглашались, монастырь был женским, затерянным где-то в глубине Алтайского края. Тут же несколько коллег и бывших любовников выстроились в очередь с комментариями, отщипывая мелкие крошки чужой славы. Изображая кто печаль, кто ошеломление, они говорили о нервных срывах, нечеловеческой нагрузке, душевном истощении, и только один хамоватый актерчик из начинающих ляпнул что-то про неудачный роман с каким-то толстосумом и перелом скулы. На телевидении ценили рейтинг, а не этикет, так что слова парня оставили и ими же закончили. Следующей новостью было сообщение о том, что в Московском зоопарке у пары черных лебедей появились птенцы.

С шипением кофе убежал из турки. Нина спохватилась, но было поздно. Она выключила газ и с раздражением убавила звук телевизора. Какие же неприятные голоса были теперь у ведущих.

Варвару ей было не жаль. Всей жалости на себя едва хватало. Но легкую тень мстительного удовольствия Нина испытала. Ну что же, она и не была святой.

* * *

Тощий нервный режиссер метался по студии. Он хватался руками за голову, обнимал сам себя, причитал и тихо матерился. Это был один из того трио, с которым Егор встречался в прошлом году. Добрался-таки до его павильонов и теперь мучил тут всех.

— Гений в сомнениях, — проворчал Егор, наблюдая за происходящим.

В этот раз декораций вообще не было. Дощатый пол и металлические арматуры. Это был современный текст, экранизация пьесы молодого драматурга, сплошной эксперимент и курс на прорыв. Пока, правда, ничего никуда не прорывалось, процесс буксовал, и изможденный творец всем своим видом показывал, как тяжело будить муз и прокладывать путь к успеху и фестивальной славе.

Три актера, два мальчика и одна девушка устроились в условной комнате. Мебель была надувная, разноцветная. Предметы, казалось, принадлежали детям-переросткам, сидя в креслах, актеры не доставали ногами пола. Шкаф был выполнен в трех оттенках розового, один гаже другого, и совершенно непригоден для пользования. Звонили герои по надувному телефону с огромной трубкой и наказывали друг друга ударами надувного же молотка по спинам. Над головами висело нечто, напоминавшее восьмерку или знак бесконечности. Егор присмотрелся. Это были два обручальных кольца.

Внезапно в вялотекущем хаосе один из актеров, патлатый юноша в клетчатой рубашке, что-то предложил. И словно сорвалась снежная лавина. Заорали сразу все. Режиссер замахал руками, девушка заверещала, второй актер загудел, как чайник. Егор переглянулся с монтировщиками. Слушать это было невыносимо.

— Погасите верхний свет, — тихо распорядился световик.

Лязгнули выключатели, и мощные лампы погасли. Все замолчали, словно споткнулись. Без софитов безумная комната неожиданно приобрела уютный вид. Но не для режиссера.

— Кто выключил свет? Кто, я спрашиваю?! — возопил он визгливым фальцетом. — Кто здесь командует? Здесь Я командую! Я!!! Понятно?

Чего уж непонятного. Егор вышел. Похоже, он становился мизантропом. Возможно, старел. Возможно, ничего не понимал в искусстве. А может, был прав, считая все это ерундой и глупостью. Кто его разберет. За последнее время в его павильонах не происходило ничего стоящего.

Егор отмахнулся от этих мыслей и постарался переключиться. У него была масса дел, а вечером еще и это… Он сунул руку в карман, проверяя, на месте ли конверт. И как ей это удавалось? Это Нине были нужны деньги, но опять все выходило так, что именно он танцевал вокруг нее. Он в раздражении пнул ногой дверь.

Одновременно с ударом за спиной раздался страшный грохот, вслед за ним отчаянный крик и мат. Егор похолодел и бросился обратно в павильоны. Ну конечно, так и есть. С потолка сорвалась композиция с кольцами. По счастью, никого не задело, все были в целости и сохранности, зато режиссер получил возможность орать до вечера. Теперь крик был о том, что все тут будут продавать свои дома и души, чтобы расплатиться за испорченную скульптуру гения. Шедевр, и правда, немного помялся. Теперь Егор смог его рассмотреть: это была змея, чешуйчатое тело которой скрутилось в два кольца, одно поменьше, другое побольше. Чтобы не оставалось ничего лишнего, змея заглатывала собственный хвост. Композиция была идеальной и законченной. Егор вздрогнул. Это был уроборос. Знакомый символ бесконечного повторения.