(Betsie Larkin & Rafael Frost – Made Of Love (Made With Love rework)

Он не помнил, где поставил машину, не помнил, что ел, – помнил, что нашел что-то съедобное в холодильнике и запихнул это в рот холодным, а после, сбросив с плеч майку, почему-то обосновался в темной и пустой гостиной – наверное, слишком долго мечтал о скрипучем кресле, – к нему и пошел.

Когда спустя несколько минут скрипнула дверь и уединение размыло пролившимся из коридора светом, Баал как раз думал о том, что устал. Не так, как обычно, и даже не из-за сегодняшней физической работы, а в целом: от предсказуемости жизни, от ее медлительности и быстротечности, от ее заторможенности и ее же сюрпризов. Он уже не в первый раз хотел уйти – уйти насовсем. Как и когда не продумывал – еще не переступил черту, но иногда подходил к ней так близко, что пугался сам. Нет, не боялся смерти, но часто гадал – куда попадет при переходе его собственная душа? Кто проводит ее? И не окажется ли, что «там» хуже, чем здесь? А потому все еще цеплялся за привычные спокойные мелочи, за то, что радовало, хоть такового и было немного. Да-да, совсем немного.

Алеста вошла в комнату, сделала несколько шагов вперед.

«Дряная девчонка. Почему она не может просто оставить меня в покое?»

Ему бы разозлиться по-настоящему, подняться, состроить страшную мину, выпалить что-нибудь погрубее, выпереть ее из комнаты, но сил не хватало, и Регносцирос продолжал сидеть. Только бросил, не оборачиваясь:

– Вали отсюда.

– Я тихо.

– Я устал.

– Я знаю.

Она придвинулась еще ближе – он слышал ее дыхание. Шаг вперед, другой; ее руки мягко легли на его плечи, и Баал вздрогнул, как старый побитый пес, чьей шерсти впервые коснулись теплые пальцы.

– Не трогай меня…

– Ты посиди, я тихо, правда. Я совсем не буду болтать, – и она, не спрашивая разрешения, принялась разминать ему мышцы – поглаживать их, продавливать, массировать.

Беспредел. Выпороть бы ее, поставить бы хоть раз как следует на место… Почему она пришла именно сегодня, когда он не мужик, а пустой мешок из-под картошки, и даже рук поднять не в состоянии? Оставалось обиженно рычать:

– Ты всегда болтаешь.

– В этот раз не буду.

– Будешь.

– Тс-с-с…

Мягкие круговые движения, нажатия, скольжение подушечек пальцев и тепло чужого человеческого тела – ему против воли стало хорошо. Не продолжающему сопротивляться уму, а телу. Тело млело, тело плавилось, тело превращалось в воск.

Нет, надо же, ему практически насильно делают массаж, а он сидит и молчит, даже не сопротивляется – полный нонсенс. Наверное, он устал больше, чем понимал сам, – выдохся.

Ну и пусть… Один раз. Всего один раз.

Женские пальцы аккуратно собрали тяжелые локоны, свернули их в жгут и переложили на грудь, затем вернулись к трапециям, продолжили их мять.

Баал млел. В кои-то веки позволил себе отпустить тяжкие думы, отвернулся от забот, выпустил беспокойство наружу и… расслабился. Просто сидел, просто чувствовал, просто наслаждался. Где-то посильнее, где-то послабее – она массировала именно так, как ему нравилось. Долго гладила шею, продавливала точки вдоль выйной линии, ласкала мочки ушей, потом прошлась подушечками пальцев по всей коже головы.

Сколько прошло времени? Пять минут? Десять?

Его продолжали гладить; мышцы постепенно расслабились, размякли, как размякло и что-то внутри – Регносцирос неожиданно поймал себя на совершенно чуждой ему мысли: он счастлив. Да, счастлив – здесь и сейчас, – оттого, что сидит, оттого, что тихо, оттого, что так хорошо. И пусть дальше неизвестность, а позади темнота, жизнь вдруг подарила ему этот момент – теплый, уютный, почти домашний, и кто-то что-то сделал для него просто так.

Для него.

Он слышал, как бьется в ее груди сердце, как шелестит, когда Алеста переступает с ноги на ногу, юбка, как поскрипывают половицы, слышал ее спокойное дыхание и вдыхал ее запах. Не духи, не мыло, не изощренный парфюм, но запах ее кожи – чистый, такой же спокойный, как биение сердца, такой же расслабляющий.

А потом окончательно смежил веки и… заснул.

Проснулся Баал в полной темноте – такой плотной, что хоть выколи глаз, – встрепенулся и неосознанно дернулся. И в этот же момент почувствовал три вещи: первая – с него скатилось одеяло. Его укрыли? Черт возьми, когда он успел заснуть, как?… В чужом присутствии? Вообще размяк, болван, – погладили, и задремал.

Во-вторых, у него под головой лежала маленькая подушка – та, которую он несколько раз видел во второй спальне (в которой теперь спала Алеста), – принесла, чтобы ему удобнее отдыхалось? Эта мысль вызывала смешанные чувства, которым Регносцирос предпочитал обычное раздражение.

В третьих, ОН ЗАСНУЛ. Заснул, когда должен был сначала выставить ее из комнаты, убедиться, что она легла в постель, пройти в собственную спальню и тогда уже, зная, что запер дверь, отправляться на боковую.

Как получилось, что он расслабился настолько, что даже не заметил, как соскользнул в дрему? Не почувствовал, что его укрывают, что ему под голову что-то подсовывают, не услышал, как закрывают дверь, не уловил шагов? Рычать бы, привычно злиться, метать, вот только не получалось – тело отдохнуло, шея не затекла, короткий сон помог восстановить силы. Наклонившись вперед, Баал поднял с пола одеяло и долго смотрел на него, пытаясь вспомнить, укрывал ли его кто-нибудь?

Не вспомнил. Аккуратно свернул, отложил в сторону и заставил себя вылезти из скрипучего кресла.

Он услышал ее еще до того, как вышел на крыльцо – из коридора, через приоткрытое окно.

– Ну, чего ты там сидишь? Иди сюда.

Алеста сидела на ступеньках и нежно увещевала – кого-то звала.

– Слышишь? Иди сюда, я тебя поглажу…

Снаружи темно и тихо; на небесном покрывале высыпали звезды. Он старался двигаться как можно тише – интересно, кого она там зовет? Зовет ласково, будто боится спугнуть. Кого еще черт принес? Баал не удержался, подкрался к окну, выглянул наружу и почти сразу же увидел ее – сидящую посреди двора черную облезлую кошку. Он уже видел ее раньше, у соседского домика, побирающуюся и пугливую.

– Заходи в домик, живи, будешь третьей…

(Она уже приглашает гостей?)

– Хозяин тут хороший, не злой, еда есть…

Кошка продолжала недоверчиво вертеть ушами, слушать шуршащую за спиной траву.

«Хозяин», которого только что назвали «не злым», расслабился, медленно втянул ночной воздух, выпустил его наружу и негромко произнес.

– Меня зовут Баал.

Девчонка на крыльце вздрогнула; он оттолкнулся от подоконника, развернулся и отправился к себе в комнату – досыпать.