— Ладно, — сказала я. — Договорились.

— Передавай Паше привет, — сказал Костя и отключился.

— Ну что? — спросил мой напарник, когда я положила трубку.

— Говорит, художник, — сказала я.

— Значит, так оно и есть, — отозвался Ласточкин. — Ищи художника.

И я снова берусь за компьютерную мышку. Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки.

* * *

— Алло! Мне нужно поговорить с Василисой Румянцевой.

— Я вас слушаю. А вы кто?

— Это вас из полиции беспокоят. Вы подавали заявление об исчезновении Алексея Роднянского, помните?

— Ой, да, верно! А вы что же, нашли его?

Ну да, вот так я возьму и бухну, где и в каком именно виде мы его нашли. Нет, так нельзя.

— Видите ли, мы не совсем уверены.

— Ну, на нем были джинсы, голубая майка…

Славная девушка, даже по голосу чувствуется, что славная. И голос приятный — молодой, открытый. Между прочим, это меня Ласточкин учил вслушиваться в голоса, чтобы определить характер человека. Вот так-то!

Я терпеливо выслушиваю описание одежды, которая мне совершенно точно ни к чему. На самом деле меня интересуют другие подробности.

— А что с ним случилось? — спрашивает Василиса.

— Пока не можем сказать, — казенным тоном отвечаю я. — Вы в заявлении указали, что Алексей художник. Это правда?

— Да, — охотно подтверждает она. — У нас была хорошая компания: я, Леша, Яшка… Мы вообще студенты, а Леша, то есть Алексей, он уже отучился.

— Сколько ему было лет?

— Тридцать два, а что?

Черт! Зря я сказала «было». Уже из этой оговорки можно сделать далеко идущие выводы, а я не хочу пугать Василису — мне еще многое нужно у нее узнать.

— Вы хорошо его знали?

Неудачный вопрос. Тон девушки становится на несколько градусов холоднее.

— Допустим, ну и что?

В трубке слышно какое-то постороннее бурчание, что-то вроде: «Кто это звонит? Пошли его», и встревоженный ответ Василисы: «Это из полиции по поводу Леши…»

— Что ты делаешь?! — возмущается Василиса приглушенно. — Отдай!

Поздно: трубкой уже завладел кто-то посторонний.

— Алло! — говорит он не переносящим возражений тоном. — Я, конечно, не знаю, кто вы и зачем звоните…

— Яша, отдай! — возмущается Василиса где-то на другом конце провода.

— Уйди! Извините, но, по-моему, все это ерунда. Леша и раньше часто исчезал без предупреждения, и вот Василиса вбила себе в голову невесть что, потому что он обещал ей позвонить… А он, придурок, не позвонил, вот она и побежала в полицию, типа, он пропал. А вы что, его нашли?

Ну, с таким, как этот самоуверенный тип, церемониться ни к чему.

— Вероятно, — отвечаю я.

— Что значит вероятно? Вот дают, ей-богу!

— Понимаете, — говорю я, — я работаю в отделе убийств и не имею права разглашать информацию. Передайте трубку девушке.

Слово «убийство» его слегка отрезвило.

— Нет, ну…

— Передайте трубку Василисе, я должна уточнить у нее кое-что.

Больше не протестуя, Яша передает ей трубку.

— Да? — кричит девушка.

— Если вы хорошо знали Алексея, наверное, вы сумеете мне помочь. Скажите, у него случайно не было перелома левой руки?

— Ой, — удивленно говорит Василиса, — а откуда вы знаете? У него был какой-то жуткий двойной перелом, когда он был мальчиком… Он мне жаловался, что когда погода меняется, так рука принимается ныть.

Все, покупаю банку самого лучшего кофе и несу его Косте. Паша был прав: он действительно специалист, да еще какой!

— А вы не скажете, — робко спрашивает Василиса, — что с ним случилось? Он обещал мне позвонить, да так и не позвонил.

Яша на другом конце Москвы бурчит что-то невразумительное, но я предпочитаю не вслушиваться в его слова.

— К сожалению, — стараясь говорить как можно мягче, отвечаю я, — произошло несчастье… Ваш друг погиб. Мы расследуем его смерть, и поэтому нам надо знать, что он делал в последнее время. Он ничего вам не говорил? Каковы были его планы?

— Нет, ну… — начинает Василиса, и по ее тону я понимаю, что она готова заплакать. — Планы? Он… он рисовал… много рисовал… Портреты делал на заказ, пейзажи…

— Он упоминал при вас имя Владислава Парамонова? Вспомните, это может оказаться очень важно!

— Нет… — растерянно говорит Василиса. И тут меня осеняет:

— Среди его знакомых случайно не было некой Екатерины Дашкевич? Она работала в клинике пластической хирургии.

— Да-да, она была! — радостно кричит девушка. — А откуда вы знаете? Ой, извините… я совсем забыла… Да, она купила у него одну картину, когда у Леши совсем не было денег… Я с ней почти не пересекалась, но Леша говорил, она часто приходила посмотреть, как он работает.

Все ясно — или почти все. Остаются только мелкие детали.

— Скажите, Алексей ведь был одиноким человеком? Ни семьи, ни родных, разве что несколько знакомых…

— Ой, да! Вы правы… Он был такой… довольно закрытый… Леша не любил, когда к нему лезли в душу.

Н-да… По меркам мерзавцев — идеальная кандидатура в жертвы. Я чувствую, как во мне пробуждается здоровая злость. Все было очень просто. Владислав Парамонов сговорился с Екатериной Дашкевич, и вместе они придумали гениальный, как им казалось, план. Вдвоем они заманили бедного художника… Вероятно, посулили ему денег… Одинокий, незащищенный человек… Даже если его хватятся, кому он нужен? Да никому. Взрыв уничтожит свидетелей, изувеченное тело похоронят под чужим именем, а сам Парамонов с любовницей и большими деньгами будет шиковать в далекой стране… Блеск!

Но письма! Письма! Боже мой, откуда же они взялись? Как? Кто их слал? Мистика какая-то, честное слово!

— Спасибо, — устало выдыхаю я. — Вот что, Василиса… Я понимаю, у вас много своих дел, но мне нужно будет заверить ваши показания. Берите ручку и бумагу, я сейчас вам продиктую, как до нас добраться, и скажу наш телефон. Завтра или на следующей неделе вы подъедете, я подготовлю протокол, и вы его подпишете. Договорились?

Она согласна. Записывает адрес, выслушивает мои указания. Конечно, она постарается как можно скорее… Но на самом деле ее тревожит совсем другой вопрос, и я чувствую, что Василисе не терпится задать его.

— Скажите, пожалуйста… Вы так и не упоминали… Как Леша… как Алексей погиб?

— Его убили, — отвечаю я. — Мне очень жаль. Простите.

Василиса сникает. Конечно, я не вижу этого, но — что же вы хотите… Мы должны все-таки хоть немного знать людей. Замкнутый художник — читай: таинственный, — неженатый, с артистическими пальцами… Конечно, она была немного в него влюблена. А может быть, и не немного, — но этого я не узнаю никогда. Каждое сердце должно иметь свои тайны.