Я побродила туда-сюда, поглядела на обложки книг в привокзальном киоске, но ни одна из них не внушила мне желания купить и прочесть ее. Тут мне захотелось мороженого, и, завидев женщину с лотком, я двинулась к ней. Обогнав группу веселых студентов в потрепанных джинсах, я едва не врезалась в хмурого низкорослого типа, самой приметной частью лица которого были огромные темные очки. Буркнув «извините», я машинально взглянула на него, и внезапно сердце в моей груди совершило что-то вроде сложного элемента фигурного катания. Нет, не так: оно мягко подпрыгнуло, сделало кульбит и, приземляясь, пару раз крутанулось волчком. Потому что человек, которого я толкнула, был не кем иным, как гипнотизером Геннадием Симоновым, более известным как Геннадий Маховиков, — тем самым, за которым безуспешно гонялся Зарубин и которого уже несколько дней как объявили в федеральный розыск. Ошибки быть не могло: это был именно он.

Тут мысли в моей голове побежали как-то вразнобой, как поезда по расходящимся рельсам. Ай да я! Как мне повезло, что я оказалась именно здесь, и какое счастье, что мать не смогла сама встретить тетю Аню! Но, минуточку, куда же он идет? И, забыв о мороженом, забыв обо всем на свете, я бросилась вперед, стараясь в толчее не упустить из виду спину гипнотизера.

Должно быть, я преследовала Маховикова слишком неприкрыто, потому что преступник явно начал нервничать. Он ускорил шаг, стал оглядываться, затем нырнул куда-то в сторону и затаился за ларьком. Не распознав вовремя его маневр, я закружилась на месте, но вскоре обнаружила знакомую мне спину у входа в здание вокзала. Расталкивая людей, я что есть духу бросилась вперед. Репродукторы нежно зазвенели, и все тот же женский голос с едва приметной ноткой усталости объявил о том, что поезд такой-то отправляется с четвертого пути.

Гипнотизер был уже на перроне. Не колеблясь более ни секунды, я подскочила к нему и схватила его за рукав. «Удостоверение при мне — сдам его коллегам на вокзале — звонить Зарубину — немедленно…»

Человек, которого я схватила, с удивлением обернулся, и внезапно я поняла, что это вовсе не тот, кто был мне нужен. И лицо у него не такое, и очки, и даже сумка на боку. Обозналась! Ах, проклятье! Попробуй теперь отыщи настоящего гипнотизера в этой толпе!

— Простите, — пробормотала я, отпуская неизвестного, — мне показалось, что… Я приняла вас за своего знакомого.

— Бывает, — явно успокоившись, ответил незнакомец и дружески улыбнулся мне.

Но у меня не было времени любезничать с ним. Быстрым шагом я двинулась вдоль платформы, внимательно осматривая всех встречных пассажиров. Основной их поток, впрочем, находился на другой платформе, шагах в двадцати напротив меня. Однако, чтобы преодолеть эти двадцать шагов, надо было соскочить с высоченного перрона, перебежать через рельсы и взобраться на другой перрон. Глянув в сторону, я увидела приближающийся поезд, и хотя в это мгновение я больше всего на свете хотела схватить Маховикова, во мне взыграло благоразумие. Быстро приняв решение, я побежала к началу платформы. Какая-то моська на поводке, встревоженная моим появлением, сорвалась с места и визгливо, с надрывом залаяла.

Господи, какие же длинные эти перроны! Запыхавшись, я все же сделала необходимый крюк и проскочила на интересующую меня платформу. Поезд был уже совсем близко. Не обращая на него внимания, я оглядывала пассажиров, но гипнотизера среди них не было. Отчаявшись, я решила вернуться на вокзал и доложить обо всем по телефону Зарубину, когда внезапно увидела на противоположном перроне того самого незнакомца, которого я схватила за рукав. Губы его кривились в торжествующей усмешке, и это сразу же безотчетно не понравилось мне. А он, глядя мне в глаза, поднял правую руку и спокойно щелкнул пальцами.

Я закоченела. В то же мгновение черты его лица словно расплавились, и из-под них выглянуло знакомое мне лицо гипнотизера со шрамом на подбородке, оставленным тяжелой рукой Ласточкина. На глазах Маховикова больше не было черных очков, и их пристальный взор словно пронзил меня насквозь, как булавка — бабочку. Но хуже этого было то, что я вдруг ощутила непреодолимое, ни с чем не сравнимое желание шагнуть вперед, на рельсы, прямо под приближающийся поезд. Я знала, что он где-то рядом, знала, что неминуемо погибну под его колесами, но в то же время я должна была, понимаете, должна идти. Какой-то голос в моей голове — остатки прежней Лизы Синеоковой — истерически кричал: «Нет, нет, не надо!», но я уже знала, что никто не в силах остановить меня. Двигаясь как сомнамбула, я сделала шаг вперед. Поезд угрожающе засвистел. Гипнотизер нахмурился… Не в силах более сопротивляться, я занесла ногу для последнего, рокового шага, но тут в толпе сбоку от меня произошло какое-то движение. Как потом рассказывал Ласточкин (сама я ничего не помню об этих минутах), Арбатов подоспел первым и оттащил меня от края платформы, и уже потом подбежал мой напарник. Вдвоем они с великим трудом успокоили меня, потому что я пыталась вырваться, чтобы броситься на рельсы, и билась в истерике оттого, что меня не пускали. Сообразив, что произошло, Павел бросился к гипнотизеру, который собирался скрыться. Но удача в этот день была не на стороне Маховикова: наперерез ему выскочил охранник Арбатова — тот самый, над пристрастием которого к золоту я постоянно подшучивала на этих страницах, — и ударом кулака отправил убийцу в нокаут. Прежде чем гипнотизер успел опомниться, мой напарник надел на него наручники.

16 апреля. Третий час дня

Я сижу, совершенно разбитая, на своем рабочем месте в нашем кабинете. И хотя день выдался не слишком теплым, одежда на мне пропиталась потом. До сих пор, стоит мне вспомнить о взгляде, который заманивал меня в бездну, как меня начинает бить крупная дрожь. Юра Арбатов, назвать его Юрием Даниловичем у меня уже как-то язык не поворачивается, таскает мне большущими чашками кофе и изредка успокаивающе гладит меня по плечу. Кроме нас двоих, в кабинете находится подследственный Геннадий Симонов, называющий себя Маховиковым, капитан Павел Ласточкин и дежурный по отделению лейтенант Ефремов. Он служит в операх не первый год, но видно, что история, которую ему рассказали, его здорово озадачила. Конечно, если бы все происходило где-нибудь в курилке, легче легкого было бы списать все на обычные служебные байки, но налицо я, на которой лица практически нет, капитан Ласточкин, мало склонный к шуткам, и уж совсем к ним не склонный гражданин Арбатов, бросающий на арестованного такие нехорошие взгляды, что достойно удивления, как гипнотизер еще не загнулся от них. Впрочем, Геннадия Маховикова мало что может выбить из колеи. Ему все нипочем. В придачу к феноменальному дару гипноза природа одарила его и феноменальной наглостью, тем более отвратительной, что нам всем хорошо известно, какой шлейф дел тянется за этим кудесником. Однако Маховиков все отрицает: сначала — наше право на его задержание, затем вообще то, что он Геннадий Симонов, гипнотизер, мошенник и убийца. Он ссылается на фальшивый паспорт, кстати, недурного качества, насмехается, балагурит, фамильярничает, походя оскорбляет нас с Ласточкиным. Указывая на ссадины на своей физиономии, он кричит, что этого так не оставит и что он непременно подаст жалобу через адвоката куда следует.